— Видно, вы, господа, думаете, что стрельба из пушек — дело дешёвое, — усмехается он. — Видно, вы и представить себе не можете, сколько же стоит один выстрел из полукартауны.

Тут даже Кёршнер, человек от пушечной стрельбы далёкий, кажется, и он стал посмеиваться. И вся атмосфера за столом, бывшая до того тяжёлой и серьёзной, вдруг как-то помягчела сразу. А Клюнг продолжает:

— Но стрелять вы всё-таки думаете?

— А что же вы, господа, хотите от меня? — вдруг спрашивает у них генерал и даже руками разводит, как бы давая понять им, что он сие отвратить ну никак не в силах. — Иным способом разве негодяев остановишь, раз они в крепких домах заперлись?

— То есть войне быть? — уточнил бургомистр.

— Справедливости, господа! — поправил его генерал. — Возмездию! — и тут же он стал свою мысль пояснять: — Разве я вправе отвечать кротостью на дело кровавое и злобное? Какой же я после того буду рыцарь, какой я буду друг, если за меня люди раны понесли, угрозу терпели и нападки, а я, всё это негодяям с рук спущу? Кто же меня после этого другом полагать захочет? Вот спросите хоть у господина Кёршнера, который полночи оборонял мою сестру и моего племянника: будет ли у нас дружба, если я врагам за поругание его дома не воздам? Что я за рыцарь, что за вождь у солдат, если я труса буду праздновать, злобу и подлость поощряя?

И тут все визитёры молчат, нечего им сказать, а потом смотрят на бургомистра: ну давай, тогда ты скажи ему.

И, понимая, что никто на себя подобную смелость брать более не хочет, Ольбрехт наконец заявляет:

— Город не хочет, чтобы тут началась большая стрельба. Резня всякая.

Этого как Волков и ждал, было бы хуже, если бы они стали ему поддакивать.

— Ах город не хочет? — тут уже генерал перестал сдерживаться и решил показать себя, показать свой гнев, и уж он это умел; лицо его почернело от злости, он встал из своего кресла и навис над столом: — А что хочет ваш город?! Чтобы мою сестру и племянника убили?! Или чтобы избивали уважаемых людей на улицах?! — он буквально прокричал это в лицо бургомистру. — Или город хочет, чтобы на дома честных граждан по ночам нападали разбойники?! Брали их штурмом?! — тут он поворачивает свой свирепый лик к начальнику стражи. — Напасть на карету, в которой ехала графиня с графом… — он чуть сбавляет тон, и в его голосе появляются нотки сарказма. — Ну, допустим, стража не всесильна… Да, дело было днём. Да, у святого места… Тем не менее, отсутствие стражи ещё можно понять: отошли с площади, пошли выпить пива, ещё что-то… Но что вы скажете насчёт нападения на дом Фейлингов? Отчего не поспешила стража к ним на помощь? И что вы скажете на нападение на этот дом? — тут снова генерал срывается на рык. — Этот дом негодяи штурмовали полночи! — тут он почти орёт в лицо Мёльнеру. — Где была ваша стража, когда разбойники нападали на дом моего родственника?! Где…?! Была…?! Ваша…?! Стража…?!

И тут капитан стражи пошёл багровыми пятнами по лицу, насупился, стал раздувать ноздри и отвечает генералу:

— Ваш тон, он… он обидный. Тем более что я тут совершенно ни при чём, я в ту ночь не был в городе вообще.

— Не были в городе? — тут генерал сбавил тон, теперь ему было интересно, по своим ли делам Мёльнер уехал из города или его отослали специально. — И почему же вас не было в городе?

Но капитан всё ещё пыхтел от возмущения и отвечал Волкову довольно заносчиво:

— И что же… я перед вами отчёт держать теперь должен?

— Я, между прочим, — напомнил ему барон, — почётный маршал города Малена, вы о том, видно, позабыли? Но я вас пока не прошу отчитываться, хотя на вашем месте я бы в первый день моего приезда прибежал ко мне и всё бы рассказал, как было, чтобы никто на меня дурного не подумал; но вы не пришли, и посему я пока не решил, глупы вы просто или к подлому делу причастны? И посему я вас просто… — он тут сделал знак, как бы подтверждая своё доброе расположение, — просто спрашиваю: отчего так странно происходит, что в тот самый день и в ту самую ночь, когда в городе случаются бесчинства, глава городской стражи за город уезжает?

И вот тут, когда командиру стражников было объяснено, тот всё понял и заговорил он теперь совсем по-другому. Он стал говорить мягче и сразу начал искать оправдание:

— Да вот же господин Клюнг сидит тут, я ему докладывал, что уеду к жене, у неё отец при смерти, ей нужно со стариком проститься было, я и сказал господину консулу, а он сказал: ну езжай; откуда же мне было знать, что тут такое начнётся.

Говорил всё это капитан искренне, может даже, и не врал. Уж больно он не стеснялся всё сваливать на своего начальника.

— Дело не в том, что старший офицер уехал, — начал консул, — дело в том, что другие не смогли или не захотели…

Но генерал его остановил жестом:

— Того, что в ту ночь дежурил, мы сыщем и спросим с него, и уже поверьте мне, господа, тогда всю правду и узнаем.

— И мы с этим согласны, — сразу за тем произнёс бургомистр, но и его генерал остановил:

— А вас, Ольбрехт, говорят, в тот день злодеи под оружием держали, воспрещали дома покидать. Правда это?

— Ну уж не совсем… — начал мяться бургомистр. — Просто пришли люди…

Но генерал машет рукой:

— Ах, оставьте это… Просто пришли люди… Вы потом почему не устроили розыск тех людей? Почему не заставили прокурора искать зачинщиков всего этого?

— Так прокурор мне неподвластен! — восклицает бургомистр.

— Неподвластен? — Волков удивляется и замолкает на мгновение. — А кому же он подвластен?

— Его назначает совет города, — отвечает Ольбрехт — так же, как и судей, и никто из них перед бургомистром не в ответе.

— И вот всё у вас так! Всё! — снова неистовствует барон. — Никто ни за что ответа не несёт, словно в республике проживаете. Почему отпустили разбойников Ульберта? Почему их в пример другим не повесили?

Тут все гости молчат. Лишь бургомистр за всех отдувается:

— Отпустили разбойников? Ну, не знаю… То дела судейские…

— Дела судейские? — ещё больше злится генерал. — Вы половиной города не далее как этой весной приходили ко мне и просили, чтобы я разбойника Вепря утихомирил, — он теперь обращается к капитану стражи: — Вы же сами собирали их