А вот уже другой аэропорт. «Сочи» на родном языке и «Sochi» – на международном.

И Паша на фоне здания. Грузит чемодан в такси.

Гостиница какая–то затрапезная, времен Советов. Зять скрылся внутри.

– Премию получил, путевки купил себе и любовнице, – присела на ухо папе Ксюша, пока тот перебирал фотографии. – А родным детям даже по конфетке не купил.

Насчет премии Ксюше рассказала та же сердобольная Пашина коллега, Наталья Ионовна Глухарь, зав. кафедрой. А куда он ее потратил, ей не составило труда узнать. Подсмотрела у него в телефоне переводы.

На очередном кадре Павел целовался посреди кафе с какой–то пигалицей в шляпе. Тощая блондинка с ногами от этой самой шляпы. Народу вокруг – тьма.

– Не позвонил ни разу. Не спросил, как дети, как я… – жаловалась дочка. – Развлекается там…

– Ах ты жук навозный! – в сердцах выругался Хватов.

– А у нас ипотека… Ни копейки не заплатил в этом месяце… – подзуживала кровиночка. – Из банка звонили…

Было несколько раз, что Гриневич плакался тестю, что за ипотеку заплатить нечем. Семья, трое детей, будущий четвертый требовали огромных затрат, ничего от зарплаты не оставалось. Вот, термосок с растворимым кофе с собой на работу берет, лишь бы в столовке не тратиться. А Хватов, добрая душа, гасил платеж. Подарок делал родственникам.

Лопух!

А конь этот педальный, оказывается, бесстрашный. Решил, что он бессмертный.

Еще несколько фотографий. Тут Павел уже с другой девицей – брюнеткой. Счастливый донельзя в кабриолете по Сочи катается.

– Я его… в порошок сотру! Я ему причиндалы поотрываю. Гаденыш какой, а! Мизгирь плешивый. Как посмел только!

От части других фотографий обед едва не попросился наружу.

Хватов с отвращением отодвинул от себя стопку.

– Почему раньше мне не сказали?

– Так у тебя же выборы, папа!

– И сердце, – поддакнул Чернышов.

Ах точно. Сердце!

Тут–то оно и напомнило о себе.

Ксюша, считав по лицу родителя, что ему поплохело, пулей вылетела из кабинета и тут же вернулась обратно. Со стаканом воды и пузырьком валерьянки.

– Раз, два, три…

– Я этого гон… – Виктор прижал ладонь к грудине, выровнял дыхание, – я этого гондураса в лесу прикопаю. Он у меня поедет на ху… – морщась от боли, покосился на внука на руках охранника, – на хутор бабочек ловить. Я ему…

– Папочка, папочка, не волнуйся ты так. Все же хорошо. Мы разведемся с Гриневичем и забудем о нем. Еще лучше заживем… Вот, выпей, – Ксения подала стакан отцу.

Тот взял, выпил. Подышал. Вроде начало отпускать.

– Может, врача вызвать?

– Не надо. Мне уже лучше.

Лучше не становилось. Нет, сердце уже так сильно не кололо, а вот на душе было паршиво. По всему выходило, самолично дочери жизнь испортил. Ради кресла мэра. А потом губернатора. А все почему? Потому что не разглядел под носом своим наглого прихлебалу.

Да пропади оно все пропадом! Семья важнее всего – вот новый лозунг семьи Хватовых! Надо только одно гнилое звено из него удалить. Вырвать «зуб мудрости», избавить всех от головной боли.

И где была его, Виктора, совесть? Куда глаза смотрели? Вообще, о чем думал, выдавая замуж единственную дочь за не пойми кого? Какой из Хватова управленец, если в своей семье бардак сам лично учинил? И ведь еще больше власти захотел. На регион нацелился.

Дурак. Как есть дурак!

Надо исправлять ошибки. Причем, немедленно.

– Почему столько времени скрывали от меня, Ксения? – Виктор укоризненно посмотрел на дочь, затем на помощника. – А ты, Андрей? Я ж тебе как сыну родному верил…

– Папуля, Андрюша ни в чем не виноват. Это я попросила его ни о чем не рассказывать.

– Но почему?

– Сначала мы решили им не мешать, потом как–то все само собой так сложилось… А еще у нас ипотека, помнишь? Мне всего–то нужно спокойно развестись с мужем, а с его любовницей я уже разобралась. По–женски.

– Это как – по–женски?

– Детали тебе лучше не знать, – хищно сверкнули глаза дочки, она коварно улыбнулась. Хватов узнал в дочери себя. Ох, как похожа Ксения на него в этот момент. Гены. – Не переживай, никакого криминала. Просто женская месть.

Отец терроризировал дочь суровым взглядом, требовал подробностей.

– Потом расскажу. Обещаю!

Не призн а ется. Упрямая. Вся в отца.

– Ладно, – смирился Виктор Михайлович. – Потом так потом. С ипотекой мы вопрос решим. И со спокойным разводом тоже. Иди, отнеси Женю в детскую. Мне надо с твоим… со своим… черт, ну вы даете. Короче, иди, у нас мужской разговор.

– Папа!

– Да не волнуйся ты. Что я, сам себе враг, что ли.

– Иди, ласточка, – ободряюще улыбнулся Чернышов любимой. – Все хорошо.

Ксюша посомневалась, но отца и Андрея послушала. Забрала сына, вышла из кабинета.

Хватов сидел за столом, усыпанным обличающими зятя фотографиями. Охранник стоял напротив. Серьезный и невозмутимый.

Так–то, если разобраться, Чернышов мужик неплохой. Надежный. Такого в зятьях иметь даже еще лучше, чем задохлика Гриневича. Он и с детьми дочкиными ладит. Общего вот родили…

– Ну? Какие планы… на мою дочь? – Виктор постучал пальцами по столу.

– Женюсь.

– Мгм, – одобрительно крякнул мэр. – Жениться дело нехитрое. Семью как содержать планируешь? Сам понимаешь, в губернаторы мне теперь путь закрыт, срок мэра заканчивается. На пенсию пойду, что уж теперь. Зарплату тебе урезать придется. Или ты думаешь, я буду вас всех содержать?

Ни один мускул на лице Чернышова не дрогнул.

– Содержать СВОЮ семью я вам не позволю. Не только баранку крутить умею и кулаками махать.

– К конкуренту уйдешь? – сузил глаза шеф.

Андрей чуть дернул уголком губ, сунул руку в нагрудный карман пиджака, достал еще один конверт. Подал Виктору.

– И что тут?

Хватов открывать «новую бомбу» не хотел. Берег свое больное сердце.

Охранник открыл сам, развернул свернутые пополам листы.

Не бомба там, а