И сыновья купца и прочие родственники стали подходить ко главе дома и поздравлять его. И говорить, что этот знак мужества он безусловно заслужил и теперь может его надевать во все публичные собрания, как суд или городской совет…

— Наверное, и в церковь можно? — предположил кто-то из молодых родственников Дитмара.

Но Волков тут же всё ему объяснил:

— Нет, нет, сие не для церкви, то предмет гордости, а в церкви гордость неуместна, церковь — место смирения. А вот ко всем праздникам цепь подойдёт.

И все присутствующие с ним, конечно же, согласились, и тогда, чтобы ещё усилить эффект от подарка, он добавляет:

— А ещё говорят, что герцог никогда не отказывает в аудиенции человеку с подобной наградой.

— Вот так славная вещица! — говорит старший сын Кёршнера Карл восхищённо. — И вы её заслужили, отец.

И тут уже Кёршнер не выдержал, он, будучи совершенно красным, со слезами в голосе стал повторять…

— Дорогой друг… это… дорогой друг… это же… — и, так и не найдя нужных слов, полез к генералу обниматься. — Уж позвольте мне вас обнять, дорогой родственник…

И все стояли вокруг них, и родственники главы семьи тоже были растроганы, это прекрасно читалось по их лицам, и тут, протиснувшись через мужчин, до Волкова добралась и его двоюродная внучка, она взяла его за руку и потянула к себе.

— Дедушка Иероним… дедушка… вы подарили дедушке Дитмару цепь, а мне что подарите, тоже цепь?

Все мужчины засмеялись, и тогда генерал склоняется к ребёнку и говорит:

— Для вас, моя дорогая, у меня есть кое-что получше, чем обыкновенная серебряная цепь.

— А что же у вас для меня, скажите!

И тогда генерал достал из-под колета маленький атласный мешочек.

— Для вас, мой ангел, у меня есть прекрасные золотые серёжки, да ещё и с камушками, — он вытряхивает серёжки из мешочка на ладонь и показывает их девочке.

Та, естественно, рада, берёт серёжки, рассматривает их молча, пока все мужчины с улыбками смотрят на неё, а потом генерал отдаёт ей мешочек и говорит:

— Ну, беги, пусть няньки тебе их наденут.

И когда девочка уходит, все снова садятся на свои места. Дитмар Кёршнер все ещё красен, он вытирает краешки глаз своим большим платком… Да, с наградой генерал, конечно же, угадал. Цепь герцога произвела на купца должное впечатление. И теперь можно было приступать ко второму шагу. И он заговорил:

— Две фамилии, Кёршнеры и Фейлинги… Помнится, никогда два этих семейства не были дружны…

— Да, да, — соглашались собравшиеся мужи. А старший сын Кёршнера Карл замечает: — Уж больно спесивы эти Фейлинги. Считают себя чуть не сеньорами.

— Но в этот раз и Кёршнеры, и Фейлинги были заодно, — Волков сжал кулак и поднял его. — Были они, как пальцы в сжатом кулаке. И посему смогли дважды дать отпор негодяям-бригандам. И тут я подумал, — он сделал паузу, — что пора бы двум славным фамилиям обрести узы. Кровные узы, — он осмотрел всех присутствующих. Кёршнеры молчали, хотя прекрасно понимали, куда клонит барон.

И тогда генерал продолжил:

— Курт Фейлинг был необыкновенно храбр, он ранил двух нападавших, сам был изрублен изрядно… Я его знаю и по прошлым делам. Так вот, он не женат…

И тут заговорил один молодой человек, имени которого Волков не знал, но несколько раз видел при Дитмаре, скорее всего, какой-то его племянник.

— Если дозволено мне будет сказать… — он поглядел на главу фамилии и, дождавшись от того одобряющего кивка — да, говори, — продолжал: — Курт Фейлинг относится к линии Фейлингов-Фольмсов, к деревенской линии. Линии не очень богатой и не очень значимой.

Вроде это было и всё, что он произнёс, но смысл все уловили сразу. Дескать, к чему нам, Кёршнерам, такой небогатый и невлиятельный родственник. Пусть даже он Фейлинг.

— Как вас зовут? — сразу спросил у него Волков.

— Это Альберт, — ответил за того сам Дитмар Кёршнер. — Второй сын моего младшего брата. Альберт получил диплом юриста в Вильбурге. Он сведущ в делах юридических и хорошо знает все гербы и фамилии графства.

— Господин Альберт, — начал генерал, — а вы молодец, вы правильно всё сказали, Курт не из богатой ветви. Прежний глава фамилии Фейлингов, Фердинанд, кажется, его звали, так вот, он, отдавая племянников своих, Курта и его брата, мне в учение, собирал их за свои деньги. Фердинанд думал, что пара хороших воинов в семье лишними не будут. И был прав. Правда, из двух братьев воином стал лишь один. Но зато теперь все видят, каков он.

Волков, сказав это, так же, как и Альберт Кёршнер, кое-чего не договорил, но всем собравшимся недосказанное было понятно: может, вы, Кёршнеры, и хороши, но, скажу вам честно, для вашей фамилии один хороший воин лишним ну никак не будет. И, высказав это, генерал закончил:

— Впрочем, я ни в коем случае не хочу вторгаться в дела семейные. Но напомню вам, господа, у Фейлингов старинные распри с Маленами из-за Хлиденских холмов. То есть они наши истинные, естественные союзники. А Хуго Чёрный ещё и пострадал от Маленов лично. Может, вам всё-таки подумать о сближении.

Дитмар Кёршнер дочерей на выданье не имел, но вот его старший сын Карл… Он имел старшую четырнадцатилетнюю дочь. Кажется, звали её Ирма… второго имени девы Волков вспомнить не мог. И теперь именно на своего старшего сына Дитмар и поглядел: ну, скажешь что-нибудь? Но Карл ничего не сказал. И тогда Волков подумал:

«Карл, насколько мне известно, человек богобоязненный и набожный. Он, как приезжает в Мален, всё время ходит на мессы, что служит епископ. Если будет упрямиться, попрошу отца Бартоломея повлиять на него. Но пока давить не нужно».

И на том этот разговор был закончен. Тут пришлось всем встать, так как слуги начали накрывать на стол, и генерал просил, чтобы с ним посадили умного Альберта Кёршнера. У него к этому знатоку гербов и фамилий были вопросы.

Ну и, конечно…

Женщины фамилии, когда пришли в залу, сразу стали восхищаться той наградой, что получил глава семьи. Все уверяли, что он её заслужил, а мать семейства, Клара Кёршнер, так и вовсе стала плакать от счастия за своего супруга.

Потом наконец сели ужинать. И разговор за столом был весьма оживлённый, особенно после того, как глава семейства упомянул возможный марьяж между их семейством и фамилией Фейлингов.

Для дам нет события более интригующего и будоражащего, чем какой-то возможный брак. Дамы сразу стали выспрашивать подробности, причём Волков в те разговоры подчёркнуто не вступал, а Карл Кёршнер отмалчивался, отчего барон начал