— Булочники уже не спят давно, купите хлеба, а колбасы и сыр у Гюнтера в дорожной корзине припасены, — закончил этот разговор Волков. — Всё, где там Гюнтер? Зовите его.

И едва солнце выглянуло из-за восточных стен города, едва городские ворота стали распахиваться, как карета генерала выехала из просыпающегося Швацца.

А отряд его уже лагерь оставил, почти все ушли по росе и прохладе.

А своего боевого товарища Волков нашёл у красивого колодца, тот собственноручно наполнял свою флягу водой. Карл, в отличие от утомлённого длинной ночью Волкова, был свеж и бодр, он, поприветствовав своего командира, который не спеша вылез из кареты, порекомендовал ему воду:

— Чистая, ледяная.

Барон, который совсем не хотел пить, лишь махнул рукой: не нужно, а потом и произнёс, оглядываясь:

— Я вижу, обоз уже ушёл.

— Мильке и Дорфус с обозом вышли ещё час назад, — доложил ему полковник Брюнхвальд. — Нейман с головной колонной только что ушёл. Мы с Вилли и его мушкетёрами пойдём налегке, скоро их догоним, а к полудню и обоз нагоним. Я послал человека узнать, далеко ли Хаазе утащил пушки, но думаю, что после полудня мы и его увидим. Если привалов делать не будем.

Да, Карла ничему учить было не нужно. Единственное, что спросил у него барон, так это про вторую карету:

— А серебро вы с Нейманом отправили?

— Нет, вон там, за орехами, карета, я подумал, что лучше серебру быть при мне, — отвечал Карл. — Так будет спокойнее, — полковник внимательно смотрит на своего товарища и видит, что тот не очень хорошо себя чувствует или утомлён. И спрашивает: — Друг мой, вы, я вижу, не в духе?

Старый офицер не стал интересоваться причинами бессонницы своего командира, Карл человек деликатный. И генерал ему за то благодарен, он говорит:

— Да, нужно поспать. Я поеду вперёд, Карл, посплю по дороге.

— Конечно, отдыхайте, друг мой, за отряд не беспокойтесь, я дотащу пушки с Божьей помощью. Спокойно езжайте домой.

Волков поблагодарил товарища, крепко пожал ему руку, сел в карету и развалился в подушках, удобно уложив ногу.

Утро начиналось тонкими дымками в низинах, повсюду, как и положено в предгорьях, лежала роса, в общем, ни жары, ни пыли, и пару часов можно ехать комфортно, пока не придет полуденный зной.

Рядом с ним стоял ларь из дорогого дерева. Он зачем-то взял его с собой, а не повелел уложить в сундук. Волков его открыл. А там на красном бархате лежала золотая цепь великолепной работы с медалью в виде герба Винцлау.

И тут генерал почувствовал себя как-то неуютно, и обычная жажда дороги, вечное его желание пройти отведённый путь как можно побыстрее в нём вдруг поутихло. И даже воспоминание о неотложных и суровых делах домашних, что ждут его непременного присутствия и решения, вдруг стали и не так уже неотложны, не так уж и остры. У него появилось ощущение, как будто что-то он сделал неправильно. А он не любил подобных ощущений. Но оно не проходило…

«Надо было всё-таки попрощаться с принцессой!».

Барон, конечно, стал себя убеждать, что Её Высочество спала, когда он уезжал. И он просто не стал её будить. Вспоминал, что они и так не расставались этой ночью. Но всё равно, мысль о маркграфине не шла у него из головы. Он думал о том, что уезжает, когда женщина нуждается в нём, а ещё думал, что её старшая дочь устаёт лишь от того, что скажет десяток слов… и что она никогда не увидит нового мужа своей матери. То есть девочка просто не доживёт до Рождества. А от подобных мыслей ему становилось кисло на душе.

Волкову показалось, что опять у него что-то кольнуло где-то слева в шее, там, возле ключицы. Он положил туда руку и стал растирать то место, продолжая думать о принцессе, при том всячески убеждая себя, что у неё всё будет хорошо. Генерал вспомнил, что матери забывают смерти своих детей, как только родят детей новых.

«И слава Богу, что так всё устроено. Выйдет замуж, а муж у неё молод, он ей проходу давать не будет, тем более что Оливия — жена весьма привлекательная, хоть и немолодая. Привлекательная и, кажется, здоровая, а раз так, она от него быстро понесёт, и ей будет не до умершей дочери».

Волков перекрестился и захлопнул ларец с цепью и стал смотреть на прекрасные виноградники и сады, что тянулись по склонам вдоль дороги. В первых розовых лучах солнца, пока на округу не навалился зной, они были прекрасны. А после начала сказываться бессонная ночь и утренняя прохлада, и, качаясь в мягкой карете, он стал понемногу дремать.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 20

⠀⠀

Проснулся он уже в полдень, от жажды; он выпил немного воды и выглянул в окошко кареты. Дорога, забитая телегами, тянулась всё вверх и вверх. Виноградники, жёлтые пятна пшеничных полей, мельницы, участки с зелёным хмелем, орех на крутых склонах. В общем, красота. Чуть поодаль за каретой едет Кляйбер.

— Хаазе с пушками был уже? — интересуется генерал.

— Час назад или около того, как миновали, — отзывается его новый оруженосец. — С ним был Мильке, а до того проехали обоз с Нейманом.

Волков снова прячется в душной тени кареты, пьёт ещё. Можно и поесть немного, сделать привал, кажется, голод в нём уже просыпался, но он решает немного подождать. После полудня начнётся самое пекло, вот тогда, чтобы не мучать лошадей, можно будет встать в тени и пообедать. Барон снова откидывается на подушки и просыпается уже в тяжёлой и пыльной духоте заканчивающегося дня, выглядывает в окошко… Он видит дорогу, забитую телегами, горы, горы повсюду…

«Вот дьявол, вечер уж близок. Проспал весь день, этой ночью точно не усну уже».

— Фон Готт, где мы? — спрашивает генерал, разглядывая окрестности.

— Встречные мужики говорят, что уже в Эден въехали. Но сдаётся мне, что до Ольдента до ночи всё-таки не успеем, — отвечал запылённый дорогой оруженосец.

Получалось, за этот день Волков проехал бо́льшую часть пути до перевала. И ближе к сумеркам генерал решает остановиться на ночлег в большом трактире, надеясь на хорошую кухню. Но его надежды не оправдались. Постояльцев всяких тут было в избытке. Всё купцы, купцы. И его людям