Пожилой доктор подходит к нам, говорит устало:

- Кто из вас отвечает за неё?

- Я. – мне приходится прокашляться. – Я отвечаю за Ладу Ильину.

- Кем ей приходитесь?

- Она моя невеста.

- Невеста, значит... - доктор кивает. - Что ж... Если можете, перевезите её отсюда. Здесь не до отдельных личностей. Мы зашиваемся, а девочке понадобится хороший уход.

- Да, конечно.

Макс уже набирает номер частной скорой, я – номер частной клиники. Пока ждём машину, находим Дэна. Забираем и его. Ни Ладу, ни Дэна нам отдавать не хотели. Не родственники. Но шуршащие бумажки всегда делают своё дело. Для порядка созвонились с частной клиникой, выяснили, что везём людей к ним, сняли наши данные, и вот мы уже мчим за воющей скорой пустыми улицами ночного города.

Пока Ладой и Дэном занимаются врачи, отсылаю смс родителям и Лесе. Молча, сидим с Максом в комнате ожидания. В голове какого-то чёрта крутится песня Наутилуса «я так хочу быть с тобой… и я буду с тобой… в комнате с белым потолком с правом на надежду…»

Наконец, выходит доктор. Садится рядом.

- Следующие два-три дня буду решающими. Ожоги второй степени. И, поверьте, это не самое страшное. Мы не знаем, сколько она дышала угарным газом. Как только девушка придёт в себя, сможем оценить поражения нервной системы… простите, должен предупредить… они могут быть ужасающими.

Только силой воли мне удаётся сохранить спокойствие.

- Какими?

- Угарный газ вызывает необратимые повреждения мозга. Девушка может измениться навсегда. Мы не знаем сколько она пробыла в задымлённом помещении… Простите, но я обязан вас предупредить.

Повреждения мозга… Звучит, как приговор. Я без сил откидываюсь на спинку мягкого кожаного дивана, забрасываю руки за голову, переплетаю пальцы и шумно выдыхаю.

- Держитесь. Лада сейчас в медикаментозном сне. Как только она проснётся, вас позовут. – доктор кивает нам и уходит.

- Рус… - начинает Макс, но я почти грубо прерываю его.

- Не надо. Просто молчи. Всё будет хорошо. - и повторяю, как заклинание. - Всё будет хорошо…

Глава 44.

Руслан

Приехала заплаканная мама Лады с Тимуром. У меня челюсти свело. Но бывший муж протянул руку:

- Нам нечего делить. Если что-то надо, я помогу. Всем, чем могу. Только скажи.

И я пожал его ладонь…

Утром в комнату ожидания зашли мои родители. У меня очень сильная мама – профессор, преподаватель философии и политологии в университете. Сегодня на её лицо страшно было смотреть… Она обняла меня, притянула к себе… и я плакал, наверное, впервые с самого раннего детства. Мама гладила меня по голове:

- Мы справимся… мы со всем справимся…

Как с этим можно справиться? Как справиться с отчаянием, парализовавшим сознание, отравившим мозг, задавившим надежду… Когда страшно так, что руки дрожат.

Нам принесли кофе и какой-то завтрак. В горло ничего не лезет. К обеду врач пригласил Екатерину Борисовну и меня в кабинет. На негнущихся ногах зашёл в светлую комнату с белым потолком.

- Мы разбудили Ладу… Общее состояние стабилизировалось. - доктор снял очки в тонкой золотистой оправе. – Думаю, вашей дочери повезло. – сказал заплаканной Екатерине Борисовне. – Наблюдаются последствия стресса. Но это, в общем-то, нормально в такой ситуации. Критических изменений в нервной системе мы не фиксируем. Пока. А вот с ожогами… - он вздохнул. – Ожоги местами углубились и перешли в стадию IIIа.

Мама Лады охнула.

- Как же так…

- Понимаете… мы не знаем, сколько времени прошло с момента ожога до оказания первой профессиональной помощи. За это время верхние обожжённые слои кожи превратились в горячий компресс для нижних слоёв. Сейчас главное, чтобы ожоги не перешли в следующую стадию. Вот тогда только терапией лечение уже не ограничится… Кроме того, существует опасность инфицирования раневой поверхности, сепсиса и пневмонии. – он развёл руки. – Конечно, Лада под нашим постоянным контролем. Будем надеяться, молодой организм справится.

Я прочищаю горло.

- Доктор, можно к ней?

- Можно. Только ненадолго. Девочка эмоционально нестабильна.

Мы с Екатериной Борисовной заходим в отдельную ВИП-палату. Лада лежит с закрытыми глазами. Страшное зрелище…

- Ладушка…

Лада открывает глаза. Они тут же наполняются слезами.

- Мама… - голос хриплый, не моей девочки.

Лада тут же заходится кашлем. Тянет руки в марлевых повязках ко рту. В палату заходит медсестра.

- Нет-нет, Лада, подождите! - она сама прикладывает к губам моей девочки бумажную салфетку. На белоснежной мягкой бумаге остаются тёмные следы. Это чертовски пугает.

- Что это? – спрашиваю медсестру.

- Копоть… - вздыхает она тихо, быстро комкает салфетку и снова Ладе. – Не надо ручки беспокоить. Я вам помогать буду.

Подхожу к кровати. Не знаю, что сказать… все слова застряли в горле. Лада переводит на меня взгляд нереально голубых глаз, качает лысой головой. От шикарных золотистых волос остались обгорелые пеньки. Хрипит:

- Не смотри на меня!

Снова руки к лицу тянет. Старается закрыться.

- Уходи…

- Лад…

Она отворачивается от меня:

- Уходи! Пожалуйста…

- Руслан… - Екатерина Борисовна тронула меня за плечо. – Давай, выйдем.

Мы снова в комнате ожиданий.

- Прости, Руслан. Я бы тоже не хотела, чтобы мой муж видел меня в таком виде и состоянии. Пусть пройдёт немного времени… Пойми, пожалуйста. Не обижайся.

Я понимаю. Но, чёрт побери, я хочу быть рядом! Вместо протеста протягиваю матери Лады карточку.

- Здесь много денег. Не жалейте. Всё, что надо, покупайте. Не экономьте, пожалуйста.

Она не протестует. Забирает карту.

- Спасибо, Руслан. Я всё верну тебе…

Нервно перебиваю её:

- Екатерина Борисовна!

Она смущается, трёт лоб рукой:

- Прости… я не привыкла… - вдруг обнимает меня, утыкается лбом в грудь, плечи вздрагивают.

Выхожу из больницы на воздух. В груди пусто. Моё сердце осталось там – в палате с Ладой.

Макс спит в машине. К своему стыду, я забыл про него. Усаживаюсь на переднее сидение и хлопаю дверцей. Макс просыпается, трёт руками помятое лицо.

- Как она?

- Хреново…

Макс понимающе кивает.

- Домой?

Домой… В дом, где нет её…

Лада

- Мам… расскажи… - который раз прошу маму.

- Да что рассказывать, Ладушка? Мы же сами ничего не знаем. – мама врёт и не краснеет.

Вздыхаю и захожусь кашлем. Мерзкая чёрная мокрота всё отходит и отходит. Сколько ж я этой дряни вдохнула?

-