Оставив Кляйбера поить лошадей, генерал с фон Готтом пошёл за монахом по отнюдь не дешёвому мрамору лестниц, мимо больших окон и бронзовых канделябров на стене, и уже почему-то думал, что до архиепископа его сегодня не допустят, но тому очень хочется знать, зачем этот Рыцарь Божий к нему пожаловал.

И то, что его принимала какая-то домоправительница, лишь свидетельствовало в пользу его догадок. А госпожа Алоизия оказалась женой дородной и не юной, но при том, без всякой лести, генерал назвал бы ту женщину весьма интересной, а может даже, и привлекательной. А её вид, умный взгляд, строгое платье, прибранные волосы и дорогие кольца на пальцах ещё и сообщили ему, что эта домоправительница — дама безусловно из благородной фамилии. И посему он после поклона и представления сделал к ней шаг и жестом просил её руки для поцелуя, и та с улыбкой вежливости ему руку подала. Подала её с той обыденной простотой, на которую обычная домоправительница вряд ли способна, а потом и сказала:

— Рада видеть столь прославленного храбреца в нашем доме.

«Нашем? Бабёнка или оговорилась… или считает этот дом и вправду своим, и тем ещё и кичится».

— И чем обязаны мы, — продолжала госпожа Алоизия всё с той же простой вежливостью, — счастью видеть вас, барон?

Волков уже понимал, что эта женщина в этом доме… нет, она не просто им управляет. В данный момент она говорила как хозяйка дома и как имеющая право так говорить с ним. И поэтому по благоразумию своему он не стал уточнять её полномочия, а лишь сказал:

— Я хотел бы видеть Его Высокопреосвященство.

— Уж и не думаю, что это возможно, — вежливо сожалела она и уточняла: — Сегодня. А по какому же делу?

Тут генерал буквально почувствовал, как за его плечом хмыкнул оруженосец. Не услышал, а именно почувствовал, да и взгляд, коим домоправительница удостоила молодого человека, подтвердил его ощущения. Очень генералу захотелось взглянуть на фон Бока и сделать ему внушение. Конечно, он понимал оруженосца: с чего это глупой бабе спрашивать о цели визита Рыцаря Божьего к первосвященнику земли Винцлау. Её ли это вообще дело? Бабье ли оно? Но, в отличие от молодого фон Готта, умудрённый жизнью генерал уже всё понимал и поэтому спокойно ответил ей:

— Город Туллинген скрывает злобных колдунов Тельвисов, что держали в плену маркграфиню Винцлау; прокурор будет просить магистрат города о выдаче подлых, и я пришёл, чтобы просить Его Высокопреосвященство присоединиться к тому прошению, так как Леонид фон Тельвис и его жена — истинные душегубы, заслуживающие самого строгого наказания.

И тогда дама у него и спрашивает, вполне обоснованно:

— А отчего же инхаберин не прислала самого обер-прокурора, отчего же она прислала вас?

«Проклятая баба, я же не спрашиваю, почему эти вопросы задаёшь мне ты, а не архиепископ». Волков, опять же, не начал с нею пререкаться, а просто объяснил:

— Я Рыцарь Божий, я служил одно время при Комиссии города Ланна, и ведьм с колдунами в своей жизни повидал немало, я хотел убедить Его Высокопреосвященство, что Тельвисам не в замках сидеть, а место им как раз в подвалах да на допросах у святых отцов. Посему и приехал лично просить об аудиенции у архиепископа.

На это госпоже Алоизии возразить было нечего, она согласилась кивком головы, а после и говорит:

— Дело ваше богоугодное, безусловно, вот только Его Высокопреосвященство принять вас сегодня не сможет. Он не в городе, он уехал в поместье по делам неотложным, — и, предвосхищая вопрос генерала, сообщает: — И приедет не раньше следующей среды. Как приедет, так я ему о вашем визите сообщу.

— Может, мы сами к нему доедем? Ежели то недалеко будет, — вдруг из-за спины барона говорит фон Готт. Говорит он это негромко, только своему сеньору, но женщина расслышала его слова и неодобрительно взглянула на оруженосца, взглянула и ничего на то не сказала.

Может, те слова и к месту были, вот только говорить их нужно вовремя, без спеси и угрозы, а так только злил он женщину. И, кажется, второй раз за визит. А так добрые отношения со влиятельнейшими людьми не устанавливают. В общем, одно слово — дурень! Нужно ему будет потом сделать выговор.

А госпожа Алоизия и на генерала поглядела, и по взгляду её было видно, что поездки в поместье архиепископа она не одобряет: сказано вам, не видать вам первосвященника земли Винцлау до следующей среды. Чего вы ерепенитесь? К чему упрямство ваше? В общем, разговор был закончен. Он оказался очень короток, причём генерал своего не добился, с архиепископом не встретился, а вот она своё получила, про цель визита у него вызнала. Но кое-что и генералу удалось узнать.

Во всём её поведении Волков улавливал холодную, не женскую волю и такой же холодный ум.

И, почувствовав это, противиться женщине он благоразумно не стал. К чему ему наживать врагов? Ведь обещание, данное маркграфине, он выполнил, к архиепископу съездил, а то, что тот в отъезде, — ну что ж тут поделаешь? И тогда он стал ей кланяться.

И когда они спускались по красивым лестницам, барон и спрашивает у своего оруженосца:

— И чем же это вам госпожа Алоиза не пришлась?

— А чего это она нас принимала? Сама невесть кто, а мы ей ещё кланяемся, — он ухмыляется. — Ещё и горда при том без меры.

— Горда без меры? — барону не хотелось начинать объяснять ему, что женщина никогда бы себя так не повела, не имей она на то согласия и одобрения архиепископа. Он просто интересуется: — Фон Готт, а сколько раз я вам говорил, что вы болван?

— О-о… — отвечает тот и даже рукой машет, как от дела несбыточного. — Да разве то сочтёшь? Уже раз тысячу, наверное, или более того.

Оруженосец идёт чуть сзади, но генерал уже по его голосу знает, что тот ухмыляется.

— Тысячу! — Волков качает головой. — И что же, умнеть вы всё одно не собираетесь?

— А чего мне собираться, я и так не глупее многих. Вон Кляйбер читает еле-еле, а галантных слов и вовсе не знает, с ним разве что в конюшню не стыдно ходить, я-то всяко умнее, — нагло заявляет оруженосец. — А как вы… ну, таким-то мне всё одно не быть, чего же тогда упираться да стараться… К чему? Вон Хенрик всё хотел за вами поспевать, учиться всему от вас — и что? И всё… Без руки теперь.

— И к чему это вы Хенрика к глупости своей