Женька прилипла к отцу накрепко. Все у них вместе, и планы – на тысячу лет вперед. Ужинать друг без друга не садятся, каждую субботу – в кино, два раза в месяц – в театр.

– Женечка, я книгу купил… сам-то я читал ее как раз в твоем возрасте… интересно твое мнение… – неслось из кухни.

– Папочка, конечно, прочитаю. Мне все книги нравятся, которые ты рекомендуешь…

Никита усмехался и отворачивался от двери. Да, можно зайти к ним, влиться в беседу и… Нет. Когда ты чувствуешь себя лишним, то зачем? Только еще противнее станет, будто навязываешься, подлизываешься, продаешься за горстку тепла. Они же не зовут… Им не требуется его общество.

И взгляд у Женьки стал иной – острый. То обрезал, то протыкал. Стоило появиться, и она, точно назло, сразу поближе к отцу пересаживается и смотрит, смотрит… Мол, меня любят больше, ты же и сам это видишь. И улыбка при этом – победная.

А однажды Никита застукал Женьку в своей комнате, что она там делала – неизвестно. Верхний ящик письменного стола был немного выдвинут, и это сразу бросалось в глаза. Рылась в вещах? Напрасно, ничего секретного или особенного у Никиты не имелось.

– Ты что здесь делаешь? – резко спросил он, остановившись в метре от Женьки.

– Точилка для карандашей нужна, – с вызовом ответила она и прищурилась, будто хотела понять: поверит или нет.

Не поверил. Но какая разница?

– Брысь отсюда. – Никита кивнул на дверь и добавил: – И порог моей комнаты больше никогда не переступай.

– А то что? – Женька вопросительно наклонила голову набок и теперь уж точно усмехнулась.

Немного помолчав, Никита сухо произнес:

– Уходи.

Они оба знали, что он ничего ей не сделает. Такой тощей щепке подзатыльник дашь, так она и улетит… А визгу наверняка будет…

«Не в этом дело. Сопля ты просто, ясно?» – мысленно закончил разговор Никита.

И Женька бесшумно покинула комнату. После этого случая общения стало еще меньше. Так… дежурные фразы и стандартная вежливость. И чем дальше, тем реже Никита стал видеть сводную сестру – учеба, работа, друзья… Домой он довольно часто приходил ближе к двенадцати, а иногда оставался ночевать у добряка Пашки Кочеткова. Его мать такие пироги с капустой пекла, что только одна мысль о них перечеркивала все неприятности дня. И вот в тесной двушке с рыжим котом Мартином в обнимку, с шумными близнецами Андрюшкой и Сережкой – братьями Пашки, Никита чувствовал себя нужным и временами даже счастливым.

«Надо съезжать, – думал он, – пора начинать самостоятельную жизнь. Снять квартиру и… Да, теперь это для меня не проблема».

Наверное, если бы у Никиты были бабушки и дедушки, он гораздо быстрее справлялся бы с одиночеством в семье. Они бы его любили с той силой, которая делает мир ярче и дает определенную уверенность и в себе, и в завтрашнем дне. Но из родственников у Никиты была только тетя Катя, двоюродная сестра отца, и проживала она в Оренбурге. В гости не сходишь, голову на плечо не уронишь, да и совета неловко просить… «Не должен мужчина вешать свои проблемы на женщину», – останавливал себя Никита от очередного телефонного звонка.

Да и непростой была тетя Катя. Посмотрит – точно в душу заглянет. Улыбка тонкая, движения плавные, фразы отточенные. И доброты в ней много, и иронии предостаточно, и не всегда поймешь, что у нее на уме. В детстве Никита ее даже боялся.

– Мальчик мой, когда ты вырастешь и станешь рыцарем, – серьезно говорила тетя Катя, скручивая светлые волосы в пучок, – я куплю тебе самую лучшую лошадь. Уверена, ты будешь отлично смотреться в седле со щитом и копьем. Проезжай почаще под моим окном, мне будет приятно.

«Сумасшедшая она, что ли?..» – думал Никита, которому тогда было девять лет.

Это он потом понял, что тетя Катя самая лучшая. Когда, приехав в очередной раз в гости, она отправилась на школьное собрание и хладнокровно приняла всю правду о поведении племянника. Не выдала.

– Мальчик мой, – поздно вечером наедине сказала она Никите, – три драки за неделю – это явный перебор. Учись побеждать противника мозгами, взглядом, внутренней силой. Поверь, это гораздо интереснее и приятнее.

В двадцать лет Никита снял квартиру и съехал. И стало легче: свобода подхватила, закружила и подарила довольно много новых впечатлений и устремлений. Отцовская забота, направленная на Женьку, больше не сжимала сердце до боли, и суета сводной сестры вокруг отца не рождала вспышки раздражения. Теперь это все было где-то там… в другом измерении. Не перед глазами.

Годы шли. Никита достиг очень многого, ему стали предлагать большие проекты по всей России. И он колесил по стране, получая удовольствие от дизайнерского азарта и просто от жизни.

– Когда женишься? – зимой спрашивал отец. – Неужели до сих пор не встретил хорошую девушку? Никита, тебе уже двадцать восемь лет.

– Не встретил, – отвечал он с легкостью и улыбкой. – И, честно говоря, жениться пока не хочется.

Случались в его жизни и короткие романы, и долгие (а однажды даже показалось, что сердце разбито), но потом душа успокаивалась и не просила возврата к утраченным отношениям. Было и прошло. Никита старался не прикипать, не давать обещаний и особо не фантазировать. И это впоследствии избавляло от многих минусов расставания. Да и всегда можно взять лишний дизайнерский проект, который значительно сократит свободное время, увлечет и спасет от малоприятных воспоминаний.

Никита вышел из комнаты сводной сестры и остановился около узкого длинного зеркала, украшавшего стену коридора. До похорон он не видел Женьку… Четыре года? Пять лет?.. Конечно, выросла и изменилась. Кажется, ей сейчас двадцать два. Но рассматривать ее не было ни сил, ни желания. Не о сводной сестре он думал в те тяжелые дни… Худая, бледная, в черном платке, нелепо повязанном на деревенский манер, в черном безразмерном платье. Глаза красные, губы синие.

На поминках Никита в основном общался с тетей Катей, а в сторону Евгении не поворачивался. Она что-то говорила об отце, но он не слушал. Вернее, слова влетали в легкие с воздухом, но их нестерпимо хотелось побыстрее выдохнуть. Как же больно терять, как же больно… «Папа, папа…» – мысленно твердил Никита, чувствуя себя отвратительно.

Нужно было чаще звонить отцу.

И встречаться.

Задавать вопросы.

Рассказывать о себе.

Хотя он же звонил.

И приезжал.

В