Лев Семенович смеётся:

— Это слова священника из вашего поселка?

— Моего отца.

— Ваш отец говорил, видимо, о культе под названием «Шакти». Это мистическое направление в индуизме. Любопытное, но уж очень спорное, его мало кто поддерживает. Хотя тантрический секс сейчас популярен у европейцев, как никогда...

Я горестно вздыхаю.

— Я вас не призываю погрузиться во что-то такое. Напротив, отговорил бы.

— Большое спасибо.

— Не злитесь, я всего лишь хотел поболтать. Меня самого давно перестали волновать плотские наслаждения, я на этапе, как вы правильно отметили, аскезы. Но о ком-то ведь вы подумали, когда я сказал о Боге наслаждений? О ком-то конкретном. Кто дарит самые острые удовольствия. Самые желанные.

— Вы себе даже не представляете, сколько у меня работы.

— Если пропустите этот этап, будете жалеть.

— И снова спасибо за совет, — говорю я кисло и поднимаюсь. Пора двигать.

— Аскеза рано или поздно приберет всех мужчин, хотят они того или нет! — хохочет Лев Семеныч. — Успейте найти ту особенную и насладиться!

О, Господи.

Садясь в машину, слегка психую. Ладно, допустим, я соскучился по Александре Яхонтовой. Самую малость. Потому что я живой человек и, когда с кем-то часто видишься, есть риск привязаться. А конкретно эта девушка очень собранная, внимательная и одновременно уязвимая. Моментами такая нежная и хрупкая, что пробирает. Взглянет из-под своих ресниц, спрячет наготу под простыню, стыдливо улыбнется — и аж душа сворачивается.

По коже пробегает холодок. Гадство. Теперь разные картинки перед глазами, которые я бы никакому Богу посвящать не согласился, даже для достижения мокши (высшее освобождение из круговорота перерождений (сансары). — Прим. автора). Лучше уж на новый круг в сансаре. Потому что Сашина нагота и, простите, половые выделения, были только для меня. Настроение портится от одной мысли.

Но и я тоже давно не пацан, чтобы сносить со мной переписки, если что-то не понравилось. Осаживать меня не нужно.

Да кто она такая?

Очевидно, что пропащее дело в суде мы тянем, и тянем хорошо. В «ГрандРазвитии» уже размышляют о сделке, ждут согласия. Условия у меня давным-давно готовы и любовно прописаны. Мы будем давить оппонента и дальше, если он не расшатает судью, разумеется.

А что про судью?

Яхонтова с Савенко в контрах и помочь нам больше не может. Следовательно, нет ни малейшей необходимости поддерживать с ней связь. Она всего лишь помощник, от которой ничего не зависит. И уж точно не ей ставить меня на место. Если я говорю, где и во сколько встречаемся, значит, нужно подстроиться.

В конце концов, я в этой ситуации наебал закон, и закону придется подчиниться. Как и Саше Яхонтовой, его олицетворяющей.

Её дистанция и легкое презрение раздражают.

Мне некогда за ней бегать.

Потому что у меня орава мажоров и жен олигархов, которых нужно контролировать.

И все же я по ней скучаю.

Даже мобильник достаю, чтобы написать что-нибудь. Звонить не стоит: Саша на работе. Она меня не банила, лишь очистила мессенджер — двери открыты. Это случилось позавчера, с тех пор мы не общались.

Можно было бы извиниться. Или предложить новую встречу как ни в чём ни бывало. Но чутье шепчет подождать, как и с «ГрандРазвитием».

Если Сашу продавить сейчас, то в будущем будет по-моему. Проще. Удобнее.

И я отправляюсь в офис.

* * *

День получается длинным, нервным, как обычно. А вот вечер удивляет по-настоящему. Он складывается таким образом, что ночью я оказываюсь в поле. Один и без одежды.

Вокруг темно.

Ужасно холодно.

И только зубы скрипят от ледяного, сука, бешенства. Как там в индуизме говорят? Карма. К счастью, у меня другая религия.

Поэтому я стараюсь преисполниться человеколюбием и каким-то непостижимым образом удержаться от смертного греха и мести.

Глава 26

Пятнадцатью минутами ранее

Холод вгрызается в кожу минута за минутой. Сейчас она аж горит, словно наждачкой потерли, и приходится непрерывно делать усилия, чтобы не поежиться. Одежда противно липнет к телу. Спасибо, хоть ветра нет.

Парень с пистолетом целится мне четко в лоб. Рявкает нервно:

— Не двигайся! Сейчас Тарханову сообщение запишешь вместо Артура.

Как они меня все достали.

— Не собираюсь даже.

Умению сохранять достоинство в любой ситуации нужно учиться. Пусть даже мы находимся не в здании суда, а в поле. Их пятеро, и они привезли меня сюда на двух машинах. Вооружены трое.

— Кто ты вообще такой?

Для справки: зубы стучат довольно позорно, мышцы судорожно сокращаются. Реакция физиологическая, и контролировать её невозможно. Моя немногословность объясняется, в первую очередь, нежеланием выглядеть забавно.

А сказать мне, бесспорно, ЕСТЬ ЧТО.

Одежда мокрая насквозь, по телу стекают крупные ледяные капли, сливаются в дорожки. Эти милые люди окатили меня водой из двух ведер.

— Он телохранитель Артура, — говорит один другому вполголоса.

— Я что, похож на телохранителя?

Парни переглядываются.

— Кто. Ты. Мать твою. Такой? Нянька?

Улыбаюсь:

— Надо было уточнить до начала пыток, не так ли?

Чуваки, конечно, пытались напугать, только они даже не представляют, с какой жестокостью я сталкивался. То, что делают они, — просто смешно.

Тело содрогается. В этой части страны сентябрь неласковый. Мягко говоря, не Адлер. А может, это мне так не повезло, но одно знаю наверняка: в ноябре было бы хуже.

— Он нас запомнил, вали его.

— Ты спятил?! — рявкает тот, что целится, а потом обращается ко мне: — Ты сейчас представишься, а потом передашь привет Тарханову и скажешь то, что я велю!

Разумеется, я их запомнил. Каждого. И номера машин, и лица, и голоса. Но молчу, чтобы не провоцировать. Иногда на эмоциях люди такие дикие вещи творят, за что потом сидеть пятнадцать лет.

— Не буду, — говорю спокойно.

— Облей его еще.

Я закрываю глаза, когда сверху обрушивается еще одно ведро воды. Всего было семь, три они израсходовали. Несложная математика: осталось четыре. Много.

«Праздник Ивана Купалы» готовился заранее, и не для меня, а для Артура Тарханова. Двадцатиоднолетний пацан перепугался бы до смерти. Проблема в том, что парнишка мне понравился. Позитивный, улыбчивый, без понтов и гонора. Прилетел утром из Калифорнии навестить бабушку.

Детей надо беречь, и бедных, и богатых. Ни первые в своем происхождении не виноваты, ни, в общем-то, вторые.

Артур понятия не имеет о делах отца, смотрит на мир наивными глазами. Разумеется, я его вытащил