— Да я и сам себя ненавижу, Неженка, — сдавленно говорит он.

— Вот и прекрасно, — выдыхаю я, и опять проваливаюсь во тьму. Там спокойней.

9

Матвей сходил с ума. Сперва от дикого страха за Неженку, когда она умчалась на машине, прекрасно понимая, что в её состоянии, не очень умно устраивать гонки.

Потом чуть сердце не остановилось, когда её машину мотало по скользкой дороге.

Мгновения, когда он бежал к ней, словно растянулись в года. А самое страшное, когда он с испугу не смог нащупать её пульс.

Проклянул всё.

Себя, Машку, саму Любу.

Молился, за те пять секунд, что пришло осознание, что она жива, и относительно не пострадала, он молился, впервые в жизни просил Бога о ней! Держал в своих руках, холодея всем телом, и молился.

Всё слилось в какую-то сплошную срань. Как такое могло случиться? Такой подставы от судьбы он не ожидал. И положа руку на сердце, Холод не собирался рассказывать Любе про Машку никогда. Не потому что он отъявленный лжец, хотя не без этого. Он просто знал, Люба не простит. Она уйдёт и оставит его. А ему так понравилось рядом с ней, словно сердце оттаяло. Он и не знал раньше, что так бывает. Столько лет, словно во тьме. И теперь вкусив этой теплоты, и света, он не мог отпустить её. Не мог.

Как бы он жил без неё?

Никак. Не жил.

Держал в своих руках, не замечая, толпы рядом, не замечая сирен скорой, никого и ничего. В голове билась только одна мысль «Если жива, то всё поправимо». Да ненавидит. Но ненавидит, потому что любит. Он очень надеялся, что ещё любит.

Как в бреду, видел врачей скорой, что её забирали. Порывался с ней. Его остановили. Слава Богу, хватило ума, узнать куда везут. Поехал следом. Потом было долго ожидание. Он сидел на лавке в больничном коридоре и смотрел в одну точку. Рядом сновали люди, галдели. А Холод, словно в кромешной тишине сидел. Перед взором глаза зелёные, болью налитые. Блядь, да если она его простит, он больше никогда не причинит ей боли. Никогда. Главное чтобы простила. Выслушала. Поняла. Услышала.

В кармане беспрестанно вибрировал телефон. Звонила Машка. Матвей бы уже швырнул бы его, и разбил на хрен, если бы не связь с матерью. Приходилось терпеть навязчивость бывшей, хотя это его мало сейчас волновало, особенно когда появился врач.

— Ну как она? — спросил он севшим голосом.

— А вы кто? Муж?

— Муж, — соврал Матвей, понимая, что так получить информацию легче.

Высокий молодой врач, с подозрением посмотрел на Матвея, но видимо не нашел в его искажённом переживанием лице ничего опасного, вздохнул.

— Сотрясение, небольшое, — начал он, — и трещина в правом нижнем ребре, а так состояние удовлетворительное.

Матвей выдохнул.

— Можно её увидеть?

— Можно, но не в таком виде. Найдите бахилы, и халат. И вот ещё, привезите из дома, документы, сменную одежду и предметы обихода, в общем, всё чтобы пациентке было удобно.

— Может лекарства, какие?

— Нет, всё есть, — покачал головой врач, и вдруг, протянул руку, и похлопал Матвея по плечу, — да не переживайте так, всё будет нормально, поправится ваша жена, — и улыбнулся, пошел обратно.

Матвей посмотрел ему в след.

Жена.

Попробовал это слово сперва мысленно. Потом произнёс вслух. А что из Любы выйдет ахуенная жена. Лучшая. И он вдруг осознал, что очень хочет, чтобы так и было. Вот только вначале предстояло ещё Любу об этом спросить.

Матвей метнулся вниз, купил в аптеке бахилы и халат, разделся в раздевалке, и полетел опять в травматологическое, на третий этаж.

Он заглянул в палату. Она была одна, занимала одну и четырёх коек. Лежала, прикрыв глаза. В какой-то нелепой больничной сорочке, что виднелась из под одеяла. Холодный свет, что проникал через окно, делал кожу Любы ещё более бледной, оттеняя темные разметавшиеся волосы, и длинные ресницы. На тумбочке рядом лежали её вещи, телефон, иногда вибрировал, иногда высвечивал сообщения на экране.

Матвей стоял на пороге, не в силах пошевелиться, придавленный виной.

Маленькая, хрупкая, нежная. Вот на хрена он влез в её жизнь? Решил проиграться, и сломал, и себя заодно с ней.

Он переступил с ноги на ногу, и под ним скрипнул пол. Люба открыла глаза, и воззрилась на него.

— Уходи, Матвей, — прошелестел её голос.

Он подошёл ближе.

— Выслушай, Люба, — он склонился над ней. Она, молча, смотрела на него, выискивая в лице, понятное только ей.

— Как ты мог, Матвей? — снова глухой вопрос.

— Да так собственно и мог, — вздохнул он, решаясь на откровенный разговор, — мне было скучно…

— Скучно? — переспросила она, негодование прямо таки плескалось в её взгляде.

— Скучно, Люба. Я трахнул тебя, потому что мне было скучно, и ещё хотел Машку проучить.

— Какая же ты скотина, — вырвалось у неё, по щекам потекли слёзы.

— О, я ещё та скотина! Я лживый и порочный с головы до ног! И ты это знаешь! Только одного ты ещё не знаешь…

— Боже, что ещё? — взмолилась она, утирая слёзы.

— Эта скотина, то есть я, безумно тебя любит! — Матвей заглянул в её глаза, затуманенные слезами. Она удивлённо уставилась на него.

— Любит? — переспросила она.

— Люблю, Неженка! — кивнул он, и взъерошил свои короткие волосы. — Пиздец! Просто сдохнуть готов, если ты меня пошлёшь!

— А как же Мария, с ней ты не готов сдохнуть, — горько проговорила она.

— Машка, хорошая баба, и перед ней мне тоже стоит извиниться, но это потом. Ты в первую очередь. Прости меня, Люба! Прости, что обманывал тебя, играл твоими чувствами, врал. Прости, что раньше не встретил, и не забрал. Прости, Неженка, — он нашел её руку и склонился, поцеловал холодные пальцы, — Я подлец, и хрен ещё знает кто, но с тобой я становлюсь лучше! Ты меня делаешь лучше.

Люба выдернула свою руку, и поджала губы.

— Ты поэтому и ушел, после нового года, ведь она тогда звонила тебе, — проговорила она, вспоминая прошлые события. — Сбежал…

— Да, сбежал, потому что запал на тебя, и не принимал этого. Всё что я тебе тогда сказал за городом все, правда.

— Правда, — усмехнулась она, — ты хоть понимаешь значение этого слова?

Она снова утерла слёзы.

— Все наши отношения построены на лжи. Боже, какой я была дурой! Я же с ума по тебе сходила…

— А теперь не сходишь?

— Теперь я ненавижу тебя! — выкрикнула она, и скривилась от боли.

— Нет, Неженка, не говори так! — Матвей упал на