А потом Костя сказал, что на сегодня мы свободны. И… вызвал нам такси.

Не знаю, как это понимать, но я не сопротивлялась. Просто схватила ребенка и вылетела из офиса так быстро, как только могла.

Меня колотит. Так сильно, что почти больно. Он увольняет меня? Или что? Почему отпустил? У меня куча работы…

Я, конечно, не знаю, как работала бы с Максом, но я отпросила его из сада для того, чтобы рассказать все Косте, а вышло… как вышло. Все как обычно, в общем-то.

И вот мы дома. Страшно настолько, что я не могу остановиться на одном месте, просто хожу по квартире из стороны в сторону, заламываю пальцы.

Что мне думать? Он не сказал ни слова. Просто отправил нас домой. Даже Макс замечает мое состояние и спокойно играет в игрушки, пока не начинает зевать. Это единственное, что отвлекает меня от самокопания и я укладываю Макса на дневной сон, полчаса читая ему сказки Пушкина.

Он спит. А я, кажется, больше никогда не смогу уснуть.

Желание позвонить Косте и спросить, что все это означает просто сумасшедшее, но я не рискую. И просто сжимаю телефон в руке, ожидая, что он решит позвонить первым.

И он оправдывает ожидания, правда не звонит, а присылает сообщение.

Костя: Спит?

Света: Да.

Костя: Выходи .

О боже… Он что, приехал?! Нет… нет-нет-нет, я катастрофически не готова к этому! Нет, я… да я умру скорее, чем выйду. От одного только “выходи” все поджилки трясутся. В нем столько злости в этом слове, что у меня начинается тахикардия.

Но я должна. Я правда должна. Раз он приехал — значит, тема не закрыта. А меня должно только радовать то, что он хочет со мной поговорить. Только что ж так страшно?...

И я иду. Как на чертов приговор, правда!

Беру с собой видеоняню, чтобы наблюдать за Максом даже во время разговора в машине, и иду.

Меня колотит, словно я не к начальнику выхожу, а как минимум к Люциферу. Это невозможно. Все это в целом невозможно! Почему все пошло наперекосяк, ну почему…

Выхожу. Его машина стоит прямо под подъездом и Костя даже сейчас выходит, чтобы открыть мне дверь. Сажусь. Тут внутри чувствую себя как в клетке! Еще страшнее!

Ставлю видеоняню на приборную панель, думая о том, что буду смотреть на Макса и успокаиваться. Словно это вообще возможно.

Он садится рядом, за руль, но конечно никуда не едет. Машина — просто место для разговоров.

И я готова вообще ко всему и не готова ни к чему совершенно. Он будет громко кричать?

— И когда ты собиралась рассказать? — задает он первый вопрос. Сразу бьет в самое сердце.

— Сегодня, — усмехаюсь сквозь набежавшие слезы. — Я для этого отпросила Макса из сада. Поняла, что тянуть больше некуда, раз наши отношения вдруг перешли черту, и…

Замолкаю. Вдруг понимаю, что никаких “наших отношений” больше быть не может.

— Тянуть и правда было некуда. Ребенку почти два с половиной, — отрезает он.

— Прости…

Я не могу контролировать слезы. Но этот разговор не мог состояться без них.

— Не надо просить прощения. В конце концов это ты одна воспитывала его все это время, так что тебе не за что извиняться. Просто… ты ведь с самого начала знала, что он мой, да?

— Угу, — я уже вою и киваю сквозь слезы. Меня ломает это на мелкие кусочки.

— Тогда просто скажи, почему? Неужели я настолько дерьмовая кандидатура для отца? Ладно, я никогда не был супер-ответственным, но по крайней мере ты могла бы просить о финансовой помощи, раз думала, что я откажусь от ребенка! Но вместо этого ты просто живешь у подруги, перебиваясь какими-то копейками, потому что долгое время была без работы. Почему, Света? Почему ты решила, что я закрою глаза на то, что мой ребенок нуждается в помощи? Мой, черт возьми, сын!

Он переходит на крик. И я никогда в жизни не буду винить его за эти эмоции. Он имеет на это право и я точно все заслужила, я знаю.

— Сначала я боялась, — признаюсь ему. Заламываю пальцы, глотаю слезы. — Потому что у нас даже не было нормальных отношений, на момент как я узнала о том, что беременна, нас уже ничего не связывало.

— Кроме ребенка внутри тебя, Света. Общего.

Игнорирую. Мне нечем парировать.

— И я просто испугалась, — продолжаю. — Так глупо зарыла голову в песок и сбежала. Уволилась. Уехала к маме. Когда я знала срок был уже таким, что не стояло даже вопроса, оставлять или нет. Я очень много думала и очень сильно боялась, а потом моя мама заболела раком и мне просто было не до семейных драм. Я осталась одна с ребенком и ее болезнью и просто пыталась справляться со всем сразу. Это длилось целую вечность, а когда мамы не стало, я поняла, что упустила важную деталь: я так и не сообщила ничего тебе.

Слезы душат. Я никогда никому не открывалась так сильно. Даже Арина, кажется, не видела моей слабости. Я всегда была сильной, я всегда должна быть сильной ради мамы, ради Макса. Всегда сильной ради кого-то и никогда слабой ради себя.

— Почему… — шепчет он, закрывая руками лицо, а потом взрывается и на каждое слово ударяет ладонями в руль. — Ну почему, почему, почему, черт возьми, почему!!! Один звонок, одно сообщение! Я бы помог всем, что возможно, я бы землю вырыл, но сделал бы все для тебя, для вас! Но я просто жил и понятия не имел,