И кинулась к дому.

Эшшу подхватил ведро, поспешил за ней.

* * *

– Ты прости, я без спросу взял... – Стайни смущённо взглянул на девочку, ворвавшуюся в дом, словно вражеская армия. – Она лежала тут, а я соскучился... Но я осторожно, я её не расстроил...

– Почему ты сразу не сказал, что умеешь играть на лютне? – Айри глядела на парня, словно стражник – на пойманного воришку, который ещё смеет отпираться.

– Это как? – не понял тот. – Я что, каждому встречному-поперечному должен представляться: «Здрасте, я Стайни, играю на лютне и флейте...»

– Ещё и на флейте?! – Айри произнесла это так, что парень понял: плохи его дела.

А девчонка победно обернулась к Гекте:

– Трое – уже труппа! Я жонглирую, Эшшу танцует со змеями, и всё это под музыку!

– Эй, постой! – перебил её Стайни. – Меня кто-нибудь спросит, хочу ли я на публике бренчать?

– Спросят, – успокоила его циркачка. – Вот прямо сейчас и спрашиваю... Вот только не знаю, во что бы тебя нарядить почуднее, чтоб издали в глаза бросалось.

– Уймись. Остынь. Я не гожусь для цирка.

– Погоди, дай угадаю... – Айри подбоченилась. Её зелёные глаза облили парня презрением. – Ты прибыл в Энир, чтобы получить в наследство каменный дом и кучу золотых «кракенов», верно?

– Нет, но...

– Ты хочешь стать купцом и отрастить толстое пузо, а не честно зарабатывать весёлым ремеслом?

– Но я...

– Ты королевский троюродный племянник, тебе стыдно показаться на улице вместе с жалкими циркачами?

– Нет, я...

– Ну и всё. «Девчонку у колодца» сыграть сумеешь?

– Да я сто лет не держал лютню в руках! Пальцы загрубели, не слушаются!

– Это плохо, – признала Айри. – Это тебе придётся целыми днями играть, разрабатывать пальцы. Но пока сойдёт и так, как я в окно слышала.

– Да скажи ты ей! – вмешалась Гекта. – Она не из тех, кто со стражей шепчется.

Стайни замялся.

– Ловят тебя, что ли? – догадалась девочка. – Так ведь где и прятаться, как не на рыночной площади! Я тебе разрисую лицо цветной глиной – сам себя не узнаешь! Стражники будут бить в ладоши и бросать тебе монетки.

– А не боишься, что я какой-нибудь страшный злодей? – неожиданно для самого себя спросил с горечью Стайни. – Вдруг пожалеешь, что со мной связалась?

Айри и бровью не повела.

– Я тебя не на мусорной куче нашла, как сказала королева своей короне. Мы встретились в доме Гекты. Весь Энир знает, что у Гекты чутьё на людей. Злодея она бы за свой стол не посадила.

Стайни, сдаваясь, развёл руками:

– Я дурак. Сижу тут и думаю: как жить, где работу найти... А когда мне эту работу предложили, я затрепыхался... Словом, не знаю, будет ли с меня толк, но ты теперь моя хозяйка.

– Вот и славно... Эшшу, где ты? – Айри оглянулась, кинулась к стоящему у порога шаути, схватила за рукав, подтащила к Стайни. – Бабушка Гекта, вот моя труппа! Чем бы снаружи подпереть чердачную дверь, чтобы они ночью не разбежались?

– Но я сроду не выступал! И вот так, сразу... – вздохнул Стайни.

– Почему – сразу? Мы с утра на рыночную площадь не попрёмся. Утро – для циркачей время неподходящее. Народ в работе, в хлопотах, все занятые и злые, никому не до веселья. Ребятишки будут вокруг нас прыгать, но откуда у ребятишек деньги? А ближе к вечеру, когда у работяг на руках будет дневной заработок, на нас в охотку поглядят. Купят свой кусочек веселья и счастья. Так что быстро валите спать. Рано утром я вас подниму. До обеда будете репетировать, а мы с бабушкой попробуем поярче разукрасить вашу одёжку. И ещё надо купить немного краски. Отец перед смертью велел замазать на повозке его имя и написать просто «Цирк Шарго».

Она твёрдо, командно глянула снизу вверх на Эшшу и Стайни, каждому из которых была по плечо:

– Будем работать, парни!

Глава 8

– К нам, добрые жители Энира! К нам, красотки-молодки, почтенные старцы и их беспутные внуки! Эй-эй-эй, к нам скорей! Никак не получается стать богатыми, так будем хоть весёлыми! А там и удача подвалит – она весёлых людей любит! Стар и млад, бросай дела – зря я, что ли, к вам пришла?

Голос Айри звенел над толпой. Девочка стояла на повозке. Страусиха была уже выпряжена и поставлена в загон. На повозку с надписью «Цирк Шарго» положили доски. И теперь с этой «сцены» маленькая актриса зазывала публику.

Когда девочка замолкала, чтобы перевести дыхание, в дело вступал Стайни. Он сидел у колеса на откинутой приступочке. В руках – лютня, у ног – барабан.

Лютня была не такой, как та, что осталась дома, на Тайрене. Эта – больше, звук резче, звонче, грубее. Стайни не сразу к ней приладился.

Барабан и вовсе был незнакомый, странный. Он стоял в железной рамке, и бить в него надо было ногой. На носок башмака надевался специальный деревянный колпачок, и каждый пинок по барабанной шкуре получал звонкий, гулкий отклик. На рамке было закреплено что-то вроде погремушки, и если пнуть барабан ближе к рамке – получишь не только звук удара, но и громкий сухой шелест.

Айри утром поставила эту штуковину перед Стайни, сказала: «Пустяки, и ребёнок научится!» – и умчалась мастерить наряды. А новоявленный циркач всё утро приручал барабан. Оказалось, инструмент не так прост: может издавать звуки глухие и звонкие, громкие и тихие. Как ни странно, они неплохо сочетались со звоном лютни.

И теперь Стайни сидел боком у повозки, которая превратилась в сцену.

Поглядишь направо и вверх – увидишь, как отчаянная девчонка в кофточке и шароварах пляшет на узких досках. Такие шаровары поневоле надевают женщины, когда приходится заниматься мужской работой, при которой юбки мешают. Но у Айри шаровары яркие, красные, нарядные, издали бросаются в глаза.

Поглядишь налево – увидишь собравшихся зрителей... а что, неплохая толпа набежала. Правда, Айри предупредила: многие будут глазеть на дармовщину, не бросят ни монетки. А жаль...

Эшшу видно не было: он сидел по другую сторону повозки, на второй приступочке, и держал на коленях горшок со змеёй. Горшок они заняли у Гекты,