– Говорите за себя, – сказал мальчик-сид. – У меня три брата и две сестры. Я самый младший, поэтому меня послали сюда.

– А как тебя зовут? – спросила Вероника, а то он до сих пор не представился.

– Отвали…

– Ладно, извини… – сжалась в комочек Вероника.

– Отвалиорд Видт, сын маркиза Эльбрехема Видта, – с трудом закончил сид, которого все еще мутило.

– Какое красивое имя! – восхитилась Вероника.

Остальные тоже знакомились, рассказывали что-то о себе, расспрашивали друг друга. Все оказались из разных стран, из разных мест.

Отвалиорд и Дайяна – оба эльфы, но с противоположных концов планеты. Грыбтуз и Нахим были совсем не похожи, поскольку они равнинный и горный орки, а это разница посильнее, чем между чином и ямстоком. А из трех гоблинят один был альбиносом, а потом оказалось, что и не альбиносом вовсе, а просто это такая редкая раса, белый гоблин.

Он был умным. Жутко умным. Он сдал вступительные экзамены аж на восемьсот восемьдесят четыре балла, и все страшно этому удивились, потому что у гоблинов редко бывает так много.

Особенно удивился другой гоблиненок – обычный, зеленый. Он-то получил всего восемьсот один и на стипендию прошел по краешку. Но все равно этому радовался – прямо как Зубрила в свое время. Хотя Зубрилу он ничем не напоминал – носил рваную кепчонку, шмыгал огромным носом и сплевывал на пол через дырку в передних зубах. Белый гоблин на него за это смотрел с неодобрением.

Хотя они все равно сразу подружились. Они же оба гоблины. Белый первым делом сунул зеленому руку и вежливо сказал:

– Мир тебе, я Сога. А тебя как зовут?

– Я Пыряло, тля, – шмыгнул носом зеленый. – Хотя это было один раз и случайно. А чо у тя имя такое? Чо значит?

– Меня назвали в честь отца, а его – в честь его отца. Я Сога Двадцать Третий.

– Э-э-э… это очень много Сог, – глубокомысленно сказал Пыряло. – Как вы не путаетесь?

– Ну у меня еще кличка, – неохотно сказал Сога.

– Какая?

– Стукач, – еще неохотней признался Сога.

– Да, я бы тоже Согой назывался, – осклабился Пыряло.

На гоблинов с интересом смотрел Бургужу. Хотя он вообще на всех нелюдей таращился, как на зверье в зоопарке. С каждым знакомился, чтобы сразу завести дружбу. Поручкался со всеми, с некоторыми дважды. С девочками опять пытался обниматься, но оказалось, что за пределами Хошимира такое не очень принято.

– Ты чо на нас так пыришься? – спросил Пыряло.

– Да я впервые вижу гоблинов, – признался Бургужу.

– Почему? – удивилась Вероника, да и вообще все.

Гоблинов в мире очень много. Не так, как людей, наверное, но все равно их полным-полно в любом крупном городе и любой богатой стране.

Оказалось, что не в любой. Хошимир очень богатый и торгует со всеми, только проживать там можно не всем.

– У нас гоблинов вообще в города не пускают, – сказал Бургужу. – Они в таборах живут. На окраинах.

– Ух ты, – хмыкнул Сога. – А что они у вас там делают?

– Разбойничают и варят шмаль.

– Как и везде, – добавил кто-то.

Сога хотел было заспорить, но не нашел аргументов. Потому что да, везде. Но все-таки добавил:

– Просто мы молодой биологический вид и не можем вписаться в рынок. Все уже поделено, и нас вынесло на обочину жизни.

Развивать тему дальше никто не захотел. Только одна мистерийская девочка пробормотала, что ожидала от группы стипендиатов… не этого. Все какие-то странные… даже немножко придурки.

А Вероника облегченно подумала, что и слава богам, что все такие странные. Она не очень-то и выделяется.

А Сога чуть уязвленно сказал, что это нормально, потому что именно из таких групп обычно выходят самые сильные волшебники. Мощный волшебный дар – это всегда куча всяких отклонений от нормы.

– О да, великий волшебник Стукач, – фыркнул орчонок Нахим.

– Это не мое имя!

Может, они бы даже подрались, но кто-то очень удачно вспомнил, что они еще старосту не выбрали. И разговор сразу переключился на куда более важное дело, и в старосты сразу вызвались аж пятеро, но из них четверо были орком, гоблином, троллем и Бургужу, так что в голосовании уверенно победила Гердиола Бецалли. За нее проголосовали три мальчика и одиннадцать девочек, в том числе Вероника, потому что Гердиолу зовут, как ее прапрапрабабушку, у нее красивая русая коса, а еще она всегда произносит «й» в конце фраз, так что определенно заслуживает доверия.

А дедушка Инкадатти запаздывал. Все уже проголодались, но классрук все не шел и не шел. А идти в столовую без него перваки не решались, даже урожденные мистерийцы. Все-таки сегодня их первый день в школе, мало ли что.

– Ребзя, давайте лучше на помойку сходим, похаваем, – предложила вдруг Сметана, девочка-гоблинша. – Накир нам столовка?

Все уставились на нее в изумлении, даже Сога и Пыряло. А Отвалиорд скривился и с отвращением пробормотал:

– Гоблины…

– Это видизм, – упрекнула его Сметана. – Я вам добра желаю.

– А чем тебе не нравится столовая? – спросила Латойя, девочка из шестой спальни.

– Унижением.

Тут всем стало интересно. А Сметана, которая тоже была очень умной гоблиншей, хотя и не такой, как Сога, вскочила на кресло с ногами и заявила:

– Понимаете, мы, гоблины, привыкли из объедков и плохих продуктов делать хорошие блюда. От худшего к лучшему. А в школьных столовых берут хорошие продукты и делают плохие блюда. Я гоблинша, я это съем. Я все съем. Но я осознаю, что мне могли дать хорошее, и даже должны были, но нечестно украли.

– В Клеверном Ансамбле вкусно кормят, мне сестра говорила, – тихонько сказала Вероника, но ее никто не услышал.

– Ты гоблинша и жалуешься на воровство? – удивилась Латойя.

– Можно украсть честно, а можно украсть нечестно! Как крыса! Когда гоблин пыряет богатого чимча в переулке и берет кошелек – это честно украл! Когда богатый чимча говорит: разведите этот суп водой, пусть дети чимча и гоблинов жрут дерьмо, а я куплю себе на сэкономленное вот эту кирню – это нечестно украл, да еще и у детей!

– Гоблинская мораль, – снова поморщился Отвалиорд.

– Для богатых чимча у гоблинов действует презумпция виновности, – заявила Сметана. – Если чимча очень жирный, увешанный золотом и со свинячьими глазами – он точно в чем-то виноват. Возможно, он все время крал в столовках у детей? Почему нет? Мы не знаем точно! Он может быть виноват в чем угодно – а значит, его можно запырять.

– А кто это сказал? – спросила Латойя.

– Папа.

– А кто твой папа?