Но наложить чары на свою же фигуру, заставить её действовать против собственной воли... ну хорошо, какая воля у деревянной фигурки, но заставить её изменить положенные по игре действия, отправить на гибель... так никогда не делалось!

– Правилами это не запрещено, – задумчиво протянул Онг-Ши.

Гарраш молча кивнул.

Шаути медленно поднял серую фигурку: меховая набедренная повязка на чреслах, узловатая дубина в лапах, оскаленные клыки. Поставил фигурку на овальную красную пластинку – и сразу убрал пластинку вместе с маленьким чудовищем.

Серебряный людоед сгорел, уничтожив огненную пустошь. Ничто больше не преграждало дракону путь к магу – самой сильной, но и самой уязвимой фигуре рубинового войска.

– Выходит, жертва может быть не только добровольной? – спросил жрец.

– Если она нужна для выигрыша, – кивнул Дайвенкар.

Вайти и шаути твёрдо глядели друг другу в лицо. Игра была забыта. Оба испытывали странное чувство: словно кто-то сорвал висящее между ними покрывало – и впервые каждый был открыт глазам другого. Открыт целиком, с тайными мыслями, с тёмными, не до конца оформившимися планами, с мечтами, которые пугали его самого.

Двое сторонников партии войны.

Двое изгнанников.

– Людоед до последнего мгновения не понимал, что происходит, – улыбнулся шаути, но глаза его оставались насторожёнными.

– А ему и незачем понимать, – ухмыльнулся вайти.

Эти двое нашли друг друга.

Глава 5

Может, сошедшие на берег мореходы-алонкеи и морщат носы, обзывая Энир захолустной дырой. Для жителей Фетти это большой порт, живой и шумный. Даже Стайни Вэлиар, видевший порт в Аркон-То, готов был признать, что Энир выглядит вполне достойно.

И пусть корабли алонкеев наведываются сюда редко... ну и что? Вон стоит на рейде пиктрис с убранными парусами – а что с него радости-то? За данью прибыл!

И без «осиянных светом» морских владык в Энире не скучно.

Заходят судёнышки торговцев, что шастают по архипелагу, развозя товары и новости.

Рыбаки из соседних деревень привозят на рынок свой улов – свежий, солёный и копчёный.

Бродячие проповедники надрываются на каждом углу, их безуспешно гоняют жрецы городских храмов – а что, тоже потеха!

А ещё есть две припортовые таверны, так весело и изобретательно соперничающие меж собой, что слухи об этом ходят далеко вокруг Энира (но ни в одну таверну Стайни лучше не соваться, у него ни гроша).

Есть полупустой постоялый двор (оттуда Стайни выгнали, хотя он предлагал за ночлег наколоть дров или натаскать воды).

Есть весёлый дом, обитательницы которого отсыпаются после бурной ночи. Стайни это знает точно, ему сама хозяйка сказала: «Я бы на тебя, бродягу, спустила псов, да боюсь, они лаем девочек разбудят, так что иди уж отсюда по-хорошему!»

Есть вольные охотницы, что вертятся сейчас вокруг сошедших на берег матросов-алонкеев, пищат тоненько: «Осиянный светом фэй, не желаешь ли, чтобы юная красавица показала тебе лучшее, что есть в городе?» Но «осиянный светом фэй» проходит мимо, презрительно бросив своим дружкам пару слов на «рыбьем языке». Наверное, что-нибудь вроде «каков порт, таковы и красавицы».

А ещё в порту есть мальчишки-водоносы. Есть ватага грузчиков, таскающих тюки в трюм торгового судёнышка. Есть две торговки жареной рыбой, готовые в любой миг вцепиться друг другу в волосы. Есть торговец вином вразнос – за спиной бочоночек на лямках, в руке деревянная кружка, на языке ворох прибауток (даже зазнаек-алонкеев уговорил отведать своего винца). Есть беспризорники, которые крутятся везде, словно воробьи.

И есть старуха-гадалка. Одна-единственная.

В вейтадском порту гадателей – «мудрых и прозорливых» жуликов – целая стая. Суетятся, галдят, хватают прохожих за рукава, затевают меж собой драки.

А эта, энирская, сидит себе молча на самом солнцепёке, на расстеленном покрывале.

Стайни Вэлиар незаметно наблюдал за старухой. Устроился на камне в тени крепостной стены, мирно ел стянутую на рынке сушёную горбатку. Чем эта рыбка хороша – быстро её не съешь. Какую-нибудь лепёшку мигом схарчил – и вроде как не ел ничего. А у горбатки мясо жёсткое, волокнистое. Отрывается полосками – и каждую долго жуёшь, глуша голод. А главное – подозрений ни у кого не вызываешь. Ест себе человек – и ладно. Кому какое дело? Вон в двух шагах от Стайни какой-то пьяница вообще задрых на земле – и никого это не интересует...

На старуху Стайни поглядывал осторожно, но внимательно.

Тощая, но не хрупкая, а жилистая, с резкими чертами морщинистого лица, гадалка не пялилась по сторонам. Почти не поднимала глаз от стоящей перед нею глиняной миски, полной сухих бобов, птичьих костей, обрывков бечёвки, разноцветных камешков. Левая рука неподвижно лежала на колене, кончики пальцев правой перебирали содержимое миски. Старуха, похоже, целиком ушла в своё занятие, не обращая внимания на случайных нечастых прохожих. А те огибали её, стараясь не толкнуть, не наступить на покрывало.

Но вот перед старухой остановилась дама... да нет, какая, ко всем демонам, дама – шлюха обыкновенная! Стайни поначалу ошибся из-за бархатного платья. Но какая дама позволит себе такой вырез на груди? Причём вырез не портниха сладила, он нарушает узор вышивки. Должно быть, щедрый гость подарил подружке ношеное платье своей родственницы, а уже в весёлом доме какая-то умелица перешила его на менее скромный лад... Разумеется, в весёлом доме – девка-то явно не уличная, портовые «курочки» ей в подмётки не годятся. Ухоженная, наглая...

Пока Стайни всё это прикидывал в уме, девица стояла над гадалкой и, морща носик, ждала, когда старуха обратит на неё внимание. Не дождалась. Заговорила первой:

– Ты, что ли, будешь Гекта?

Старуха бросила на девицу взгляд, молча кивнула.

Девица развязала кошелёк, повертела монетку в пальцах. Со своего камня Стайни заметил, как блеснуло на солнце серебро. Ого! Бабёнка предлагает гадалке серебряный пиус! Щедро, видать, в Энире платят шлюхам!

– Говорят, ты читаешь чужие судьбы, – надменно произнесла девица. – Ну-ка, расскажи о моём будущем – кого ты там видишь?

Стайни бросил в рот ещё кусок сушёной рыбы и про себя усмехнулся. Не «что видишь», а «кого видишь»...

Старая Гекта пригоршней зачерпнула из миски бобы, медленно высыпала их обратно. Разомкнув тонкие бесцветные губы, заговорила бесстрастно, ровно, хрипловато:

– Я вижу карету. Лёгкую, красивую карету, запряжённую крупными сильными страусами. Дверца приоткрыта. В карете сидит мужчина. На нём дорогой камзол коричневого бархата, расшитый серебром.

– Как выглядит мужчина? – жадно спросила девица, вертя серебряный пиус в пальцах.

– Он немолод, но статен и крепок. Длинные