— Мастер Фроуд, а эта про что? — спросил Эрик привычно, указывая на толстый том в кожаном переплете.

Старик отвлекся:

— Эта книга альмау́та Гия́са аз Фаре́ха. Морехода и путешественника.

Как-то на рынке мальчик видел альмаутского купца. Родители тогда сказали ему, что темнокожие торговцы приходят в Семиградье со стороны факела и здесь, в Патере, бывают редко. Купец носил просторные одежды, перехваченные широким желтым поясом, и смешной головной убор, похожий на скрученную в шар простыню. Но больше всего мальчика поразил цвет его кожи, серо-коричневый, совсем не такой, как у родни Эрика.

— И где бывал Гияс?

— Много где. Добирался сюда, в Семиградье. Посещал страны за копьем и жезлом. Пересекал море Серпа и Арфы, Серые горы за чашей. Все шесть сторон. И о каждой стороне написал так, как никто до него. Помнишь, я рассказывал о джунглях Ви́джы?

Эрик кивнул.

— Я никогда там не был, но читал Гияса. А он пишет так, что не забудешь.

Старик замолчал, а мальчик перевел взгляд на следующую книгу:

— А эта о чем?

— Эта о травах, о том, как лечить, как снять боль и усталость. Хорошая книга, ее написал целлит Лю́сиан, слышал о таком?

— Неа, — Эрик покачал головой. — А он давно жил?

— Около ста двадцати лет назад.

Эрик начал загибать пальцы. Старик усмехнулся.

— Получается, что давно, — бросил Эрик, дойдя до десяти.

— Получается, что давно, — согласился лавочник, не отрываясь от письма.

— А вы знали его, мастер Фроуд?

— Я родился уже после того, как Люсиана казнили.

— Казнили? Но за что? За эту книгу?

— Если бы за нее, то она бы здесь не стояла.

Мальчик почесал затылок, ожидая разъяснений, но лавочник вместо этого протянул сложенный вчетверо листок бумаги.

— Беги, Эрик, — сказал он и похлопал ребенка по плечу.

* * *

Недалеко от дома Эрик остановился, чтобы перевести дух. Сел на корточки и стал подбрасывать камушки, которые держал в руке. Те раз за разом взлетали и с глухим шлепком возвращались на ладонь. Мальчик залюбовался, как они крутятся в воздухе, как на мгновение зависают в верхней точке и устремляются вниз. Иногда то один, то другой подмигивал ему ярким бликом — то голубоватым, как Вен, то желтым, словно Со́ла. От этой непредсказуемой игры света Эрик жмурился и улыбался. Он еще долго мог бы просидеть так, но Светила опускались все ниже, и очень скоро Сола должна была спрятаться за Вена, а потом оба они — исчезнуть за горизонтом.

Придя домой, мальчик передал отцу записку, и тот ненадолго удалился с матерью в дальнюю комнату, поскольку, как и сын, не умел читать и писать. За него это делала мама. Вскоре родители вернулись, и семья заняла свои места вокруг стола. На ужин были рагу из овощей и ржаные лепешки. Бархатистый запах наполнил кухню, в животе заурчало, и Эрик понял, что проголодался. Новости, однако, рвались наружу.

— Сегодня видел конных воинов, мне сказали, что это де… деканы. Что они делают в городе?

— Хотел бы я знать, — задумался отец, покрутив в руках деревянную ложку. — Кушай, Эрик, не отвлекайся. Стол сегодня полон, порадуемся этому.

Какое-то время ели в тишине. Наконец, мальчик опять не выдержал:

— Эти… как их… деканы, они такие… страшные и… красивые.

Мия, сестра Эрика, хмыкнула.

— Деканы очень опасны, — сказал отец. — Это посвященные воинских Орденов, ударной силы Культов. В мирное время их обычно не встретишь на улицах городов. Они несут с собой смерть, помни об этом и не вставай на пути. И ты, красавица, тоже, — он указал ложкой на Мию.

— А чего я? — возмутилась сестра и удивленно распахнула глаза, точно так же, как иногда делала мать.

Отец улыбнулся, но спорить не стал. Когда закончили ужинать, поцеловал жену и детей, собрался и вышел. Никто не задавал вопросов, все знали: папа иногда уходит вечером и возвращается только под утро. У папы — дела.

— Мам, а расскажи что-нибудь? — попросил Эрик, когда они ложились спать.

Дети любили, если мама вспоминала сказки: о древних героях, о победах и поражениях, о страшных чарах и катаклизмах. Казалось, она знала их тысячи, и Эрик с Мией давно это усвоили.

— Сказку? — мать задумалась. — Хорошо. Но вы пообещаете никому и никогда ее не повторять.

— Обещаем! — хором ответили дети.

Этот ритуал предшествовал каждой маминой истории, а рассказчицей она была восхитительной. Ее голос звучал то тихо и приглушенно, то с таким напряжением, что, казалось вот-вот зазвенят стекла в оконных проемах. Она говорила певучим, рифмованным слогом. В нем были радость и печаль, древнее величие и искреннее чувство. Сами боги оживали и разыгрывали настоящее представление, полное загадок и удивительных тайн, которых не встретишь в повседневной жизни.

Прозвучали первые слова истории, и Эрик поплотнее закутался в теплое одеяло.

* * *

Когда мир был молод, землей управляла

прекрасная Сола, владычица-дева.

Добра была к злакам, цветам и животным,

к рыбам и птицам — всему, что дышало.

В те времена на небе ночами

звезды сверкали, бусины света.

Завесой не скрытые, мир освещали,

странникам ночью в пути помогая.

Сам Наблюдатель прокалывал небо

в дни сотворения бренного мира,

чтобы светили и мир вдохновляли

искорки света в ночном небосводе.

Люди счастливые жили в достатке,

без войн и страданий, как малые дети.

Слова матери разносились в полумраке комнаты, и вот Эрик уже видел на темных досках потолка яркие белые точки. Они подмигивали ему и шептали на разные голоса. По груди побежали мурашки, спустились до пяток, пощекотали кончики пальцев. Как всегда в предвкушении чего-то нового, мальчик заулыбался.

Память людская короткой бывает,

но сохранились о Соле преданья.

От разных мужей, славных героев,

шесть сыновей принесла она миру.

Каждый был лидером, славным поэтом,

мудрым мыслителем, вестником света.

Каждый был статью могуч и прекрасен,

быстрый умом и душой справедливый.

Шесть сыновей, порожденные Солой,

власти достойные более прочих,

стали князьями для разных народов,

дабы их всех на путь света наставить.

Правили мирно и милосердно,

как Сола учила, и все были рады.

На этих словах мать замолчала. Эрик забеспокоился, что история прервется так и не начавшись. Мия открыла было рот и хотела что-то сказать, но мать продолжила: