Да, черномазые были сильны, но, как ни странно, только Гурбану удалось завоевать почетный титул первого силача. И все это из-за конкуренции. Представители других родов тоже стремились стать первыми, и в решающий момент кто-то из них сумел вытеснить всех остальных, в том числе и представителя черномазых. Гурбан же от рождения был таким сильным, что без особых усилий и прилежания стал первым силачом довоенных лет. Тем самым он прославил свое имя и поднял престиж своего рода. Это была большая заслуга перед своими родичами, особенно мужчинами, и они стали пуще прежнего уважать и ценить его, даже чуть ли не преклонялись перед ним. Особенно мальчики – дальние и близкие родственники Гурбана – очень гордились своим славным дядей…

А теперь эта глупая, неграмотная женщина – Гурбан окончил четыре класса, поэтому по сравнению с матерью Сулеймана, которая вообще не ходила в школу, считал себя образованным человеком, – ставя его в один ряд со своим сопливым босяком, оскорбила его.

– Это очень большая война. Это мировая война, – сказал Гурбан. – Ты знаешь, что такое мировая война?

– Да какая разница, мировая – не мировая, все один черт – война, – сказала мать Сулеймана. – Ты тоже странные вопросы задаешь.

– Не-ет, не один черт. Мировая война совсем другая война. Сейчас везде война, и все люди воюют друг с другом. Потому что так надо, это же мировая война. Представь себе, что по всей Украине и России полным-полно солдат, танков, самолетов. Там очень много и немецких солдат. У них тоже много танков и самолетов. Все эти люди заняты тем, что убивают друг друга. Потому что это мировая война. А ты говоришь «один черт».

– Какой кошмар!

– Конечно, кошмар. Поэтому в такой суматохе встретить или искать фронтовиков-односельчан бессмысленно и невозможно. Потому что это мировая война, это кошмар. Я был в самом пекле этого кошмара, но там твоего Сосо я не видел, никто из моих товарищей мне о нем ничего не сказал. Вообще-то, ты уверена, что Сосо действительно на фронте? Он же мальчишка, как его сразу взяли на фронт?

– Гурбан, ты был на фронте и даже стал городской, что ли, – сказала мать Сулеймана. Она обратила внимание и на то, что Гурбан говорит как-то по-другому, вставляет в азербайджанские предложения непонятные ей слова «вообще», «оказывается», «уже», «как раз», «окоп» и т. п. Даже, казалось бы, всем понятные слова «немис» и «фиронт» он произносит по-другому: «немец» и «фронт». И все это, по ее мнению, говорило о том, что Гурбан изменился, стал городским человеком. Даже цвет его лица стал другим: оно уже не грязно-черное, как прежде, а приятносмуглое. – Я, конечно, тебя не обвиняю. Ты прав, когда тебя забирали в армию, Сосо действительно был сопляком. Ты же его видел до войны. Верно?

– Да, когда я уходил в армию, войны еще не было. Она началась после двух лет моей службы. Значит, я его видел четыре года назад.

– Четыре года назад он был маленьким. Знаешь, как он потом вырос? Ты даже не представляешь, каким он стал: высокий, как чинар, ей-богу. Волосы каштановые, лицо белое-белое, как у меня, – картина писаная! Девушки по нему с ума сходили. А потом пришла повестка, и его забрали в армию. Ты у меня спрашиваешь, зачем его забрали на фронт? Но ты же знаешь это лучше всех. По-твоему, куда, если не на фронт, могли отправить моего Сосо?

– Его не на фронт отправили, – сказал Гурбан. – Просто забрали в армию. Это же разные вещи. Не все колхозники косят траву. Сено косят молодые и сильные мужчины. На фронте тоже так. Воевать с немцем очень трудно. Это дело не каждому по плечу. Пули и снаряды над головой летят, как мухи и саранча. А еще бомбы! Фронт – это ад. Не каждого солдата можно туда отправить. Трусов и сопляков туда не берут. Потому что это бессмысленно. Да, я тебе дело говорю. Им же многого не надо, достаточно одного бомбового взрыва – и сразу же от страха все получат разрыв сердца. Для фронта специально выбирают самых сильных, крепких, отважных, как я. Ты помнишь, кем я здесь был до войны? Если ты забыла, я напомню: я был первым силачом, самым сильным мужчиной в нашей деревне. Но ты смотри, что они натворили со мной, даже с самым сильным мужчиной нашего села!

В порыве эмоционального возбуждения Гурбан как будто впал в состояние невменяемости и временно забыл о правилах приличия. Он присел и в этом положении поднял свою рубашку до груди, чтобы показать раны на теле. Но этого было явно недостаточно, потому что его раны в основном были ниже пояса: в бедре и на ногах. А чтобы продемонстрировать их, надо было встать во весь рост и спустить штаны вниз. С больной ногой ему очень трудно было это сделать. Но все равно он кое-как поднялся. И вдруг руки опустились – Гурбан опомнился: нет, нельзя. Пробормотав: «Я весь в ранах», он вздохнул и с трудом опять сел. Запланированная демонстрация ран на теле так и не состоялась. Наступила тишина, которую нарушил Гурбан:

– Ора Сосу-мосу ери дейил[1].

Опять тишина. Но ее нарушила мать Сулеймана:

– А по-твоему, где же мой Сосо, если не на фронте?

– Он картошку грузит.

– Правда?!

– Да. Новичков, как твой Сосо, сразу на фронт не отправляют. Вначале им дают другую работу.

– Какую другую работу?

– Тем, кто воюет, нужны оружие, одежда, еда. Ты знаешь, сколько едят на фронте? Очень много еды нужно. А немец жрет больше наших. Ровно в двенадцать часов он берет кусок картона и пишет: «Essen». Потом прикрепляет это на штык своего автомата и поднимает вверх, чтобы мы все видели. «Essen» на их языке означает «кушать». Немец хочет сказать, что пора обедать: ребята, мы будем кушать, давайте вы тоже садитесь, а как только закончим кушать, сразу же продолжим убивать друг друга. У этих сволочей еда всегда была под рукой. А у нас не всегда можно было найти чем перекусить. Но все равно мы тоже переставали стрелять.

– Значит, вы