Вечер. Тишина.

Звезды надо мной.

Звезды подо мной.

Звезды во мне.

Преступник

Перестанем наконец говорить о каменьях,

Брошенных мне на потопленье:

Посидим как дети.

Поглядим в глаза друг другу милосердно, без обиды,

Ведь судья и подсудимый знают, как тернисты эти планиды:

Преступание и добродетель.

И хлебушком, которого должно было хватить до самого конца,

Поделимся в осиянии заходящего солнечного венца

Бережно, словно мы одни на свете.

Толстой

Толстой бежал от тоски;

Имел всё, стало быть не имел ничего.

Радостно иду по зною дорог

Хозяином собственной тени.

Небо в ночи

Черная ночь, ночь серебра.

Бесконечная, во времени и пространстве,

Вселенная.

Прямо посредине – Млечный Путь.

Кто же путем тем идет?

Мысли и думы людские.

Обогнавшему

Ты лёг,

Будто слово под мелодию,

Устремленную в завтра.

Сегодня же никто ее не слышит.

Ты упал. Прохожие

Наступают на твой затылок.

Тебя топчут. Все верно, все логично.

Протаптывается ступенька, дорога.

Мост

Мог ли я представить когда-то,

Стоя на берегу реки,

Порывистой и широкой,

Что однажды перейду ее по этому хрупкому мосточку

Из тонкого тростника, скрепленного лыком?

Я двигался, то порхая словно бабочка,

То тяжко ступая как слон,

То играясь как танцор,

То робко и неуверенно подобно слепцу.

Мог ли представить когда-то,

Что перейду этот мост?

И вот, уже стоя на другой стороне реки,

Всё еще не могу поверить,

Что уже перешел.

Скерцо

В экстазе поют соловьи.

Они на седьмом небе,

Эти живые клавиши,

Которых касаются ветви сирени,

Певучие, как рука Гессе-Буковской,

За которой приходит,

В аромате музыки,

Вечно неожиданный Фридерик.

Если Ты есть…

Если Ты есть, встреться мне на ненастной дороге

В дьявольский час, когда встревоженные березы

Дрожат под напором ветров, и укажи на дубы,

Что, мотая кудрявой взвихренностью своих крон,

Учат нас отчаянным шумом своих мощных ветвей

Тщетному напряженью красоты и гордости,

Героическому сумасшествию, когда густая листва

Взрывается триумфальной немощью безумия,

В холодной пустоте, бесчувственной к земле и небу,

Посреди неистовой борьбы, ведущей к Тебе.

Но пусть не тронут меня ливни, штормы, бури,

Которым грозным эхом вторят громы,

Пусть пристаней моих всегда ждет ясный день

Вдали от катастроф, опасностей и рифов,

Чтоб быть мне среди волн блаженной тишины,

Не знающей оков и плена потрясений,

Ни бунта, ни борьбы с громадой острых скал;

Пусть буду сыт как склеп и зрелым как погост,

Уравновешенным, как труп средь кварты досок

Торжеств небытия – коль нет Тебя, коль нет…

Горшок

На огне топки

Под высоким сводом печным,

Окруженный планетами

Сверкающих по стенам тарелок и кастрюль,

Словно сердце мира, кипит горшок,

Припорошенный коричневатой глазурью пригарка.

Чуть подрагивает плотно прикрытая крышка…

Что в том горшке варится?

Никто того не ведает, не знает.

Лишь благоуханный жирный пар

Вырывается изредка наружу,

Да золотые пламени языки

Жадно лижут вкуснющую тайну.

Одиссеи

Не отвергай заблуждений,

Сердца и жар, и остуду.

Верно: есть тропы прямые,

Но и ловушки есть всюду.

Снова и снова отважно

Будешь вперед устремляться…

Чтоб попадать раз за разом

В дали не те, что нам снятся.

Все, что останется – камень

С надписью: мир его праху…

Все мы здесь – Одиссеи,

Ищущие Итаку.

Неудавшийся пейзаж

Цвета бронзы свежевспаханное поле

Ровно, плоско и неподвижно, словно стол,

Уходит в пространство,

Над которым мертвенно зависла

Воздушная серо-синяя пустота.

По горизонтали ее размашисто перечеркнули

Несколько темных, грубых полос.

Как если бы старый художник, Бог,

Увидев все убожество и беспомощность красок,

Заскучав,

Вытер кисть о холст неба

И бросил картину, так ее и не закончив.

Проблемы

Разве проблемы решают?

Проблемы устаревают.

Как дни нашей жизни,

Что уходят, и только.

Как сношенные одежды,

Что падают с плеч,

Когда из них вырастаешь.

И в последние двери

Входишь нагой и свободный,

Подобный рассвету.

Сиамские сестры

Бесконечность и Пустота —

Две сиамских сестры,

Породившие единого Бога.

Кувшин

Я о нектаре не просил,

Он был подарен мне мгновением слепым

В простом кувшине из нижайшей глины.

На нем заметил я однажды чьи-то знаки,

Оттиснутые словно на коре древесной.

Однако так и не сумел расшифровать их.

И вот иду дорогою с востока,

В закате небо, а в сосуде хрупком

Несу божественно-бесценную росу.

И мыслью мучаюсь о тайном смысле знаков.

Тоска по тайне, беспокойство и тревога

Такие, что я напрочь забываю,

Что есть при мне божественный напиток.

Однажды, мучаясь над проклятой загадкой,

Я упаду, придавлен грузом дара,

И лопнет вдруг передо мной кувшин уставший

И вытечет божественный напиток,

Которого я так и не пригубил.

Вечерняя тишина