Зубов и Барташевич с недоумением посмотрели друг на друга.

Барташевич вздохнул, словно пробуждаясь от глубокого сна, подняв голову, потёр глаза, начал читать и вдруг взволнованно и громко заговорил:

– Он жив! Он ещё жив! Летит! Конечно, это снова он, Шахов! – и протянул Зубову газету, в которой была напечатана телеграмма ТАСС из Нью-Йорка о «таинственном болиде».

Нервное напряжение прорвалось у Бар-ташевича смехом:

– Шах королю! Задали мы им загадку… Да себе тоже, – прибавил он задумчиво и сильно тряхнул головой, выбрасывая снова лезшие непрошенные мысли. – Уж не задумал ли Шахов самовольно совершить кругосветный полёт?

– Шахов достаточно дисциплинирован, чтобы не делать таких мальчишеских выходок, – снова возразил Зубов. – И потом, зачем в таком случае ему было посылать сигналы бедствия?

– А почему он замолчал?

Зубов и Барташевич снова посмотрели друг на друга. Если бы оба не были так утомлены и озабочены, они рассмеялись бы – до того комично-обалделыми были их лица.

– Это он! Значит, Шахов не погиб! – вздохнув с облегчением, сказал Зубов.

– И пролетел дальше, – задумчиво прибавил Барташевич. – Но почему? Что с ним произошло?

– Быть может, порча аппаратов… Не мог остановить работу дюз.

– Невероятно! – возразил Барташевич. – Все испытано, проверено. И потом, не могли же сразу испортиться и реактивные двигатели, и винтовая группа, и радио. – Барташевич помолчал и сказал сквозь зубы: – А может быть…

Зубов посмотрел на хмурое и вдруг ставшее злым лицо Барташевича и понял его мысль, его подозрение: «измена родине…»

– Не может этого быть! – горячо воскликнул Зубов.

Барташевич резко стукнул кулаком по столу.

– Но тогда что же, что? Зубов только вздохнул.

Прибежал рыжий радист, с красными от усталости глазами.

– Морская радиостанция на Гонолулу, – задыхаясь, возбуждённо заговорил он, – принимала сигналы бедствия в продолжение трёх или четырёх часов с Берингова моря…

– А почему же ты не слыхал? – набросился на радиста Барташевич.

– Я принимал Алдан, Хабаровск, Сахалин…

– Это Шахов! – воскликнул Зубов. – Конечно, у него какая-то авария… А ты говорил!… – прибавил Зубов, с упрёком посмотрев на Барташевича.

– Я ничего не говорил, – смущённо ответил тот. – Я только подумал. А мысли всякие – и непрошенные в голову лезут.

«Лучше смерть с честью, чем бесчестье измены!» – подумал Зубов и сказал:

– Сигналов больше не было. Значит, Шахов погиб в Беринговом море у берегов Северной Америки или на самом континенте.

Зубов и Барташевич опустили головы. После острых волнений наступила реакция. Зубов едва сидел на стуле. Барташевич оперся руками на стол, положил русую голову и сонно сказал:

– Надо послать радио на Аляску. В Америку… США…

Кто-то хлопнул его по плечу:

– Уснул, что ли? Читай! – Бондаренко положил на стол вечерний выпуск «Уральского рабочего».

4. Слепой полёт

Шахов, как и его друзья, снимаясь с аэродрома, не сомневался в удаче полёта. Пропеллеры тянули великолепно. 3-1 быстро набирал высоту. На потолке тропосферы и даже субстратосферы моторы благодаря компрессорам работали безукоризненно, перекрывая запроектированный потолок. Только поднявшись в стратосферу, они начали «задыхаться» от недостатка кислорода и давать перебои. Но это было явлением нормальным и заранее предусмотренным. Шахов выключил моторы и пустил в ход дюзы. Он полетел быстрее звука и уже не слышал громовых раскатов взрывов. Лишь при каждом ускорении – при каждом новом броске вперёд – он чувствовал, как спинка кресла толкает его в спину, при этом сжималась грудь, становилось немного трудно дышать и кружилась голова – реакция кровообращения.

Но сильный организм Шахова легко справлялся с этими лёгкими недомоганиями. В общем, Шахов чувствовал себя хорошо. Сверхскоростной полёт, сам по себе, был неощутим. В кабине тихо, тепло, светло, воздух насыщен кислородом, который пьянит и веселит, как вино. Ни малейшей качки. Можно подумать, что стоишь на месте. Только подрагивание и движение чёрных стрелок на белых циферблатах измерительных приборов говорили об огромной высоте и быстроте полёта. На карте чёрный карандаш в рычажке отмечает курс. В этом слепом полёте Шахов чувствует себя спокойнее, чем в обычных полётах. Весело напевает. Смотрит сквозь толстое стекло окна на аспидно-чёрное небо с яркими немигающими звёздами и радужным полотнищем Млечного Пути. Чёрная линия уже приближается к Кяхте. Шахов со свойственным ему спокойствием сообщает и об этом друзьям. Радио под рукой. Можно разговаривать, не отрываясь от пульта управления.

Шахов проголодался. Вынимает плитку шоколада и подносит ко рту.

И вдруг чувствует такую невыносимую, режущую боль в глазах, что вскрикивает и закрывает их. «Что такое? Словно сухой горчицы в веки насыпали». С трудом открывает глаза. В кабине совершенно темно. Почему лампочка внезапно погасла? Шахов шарит рукой, находит включатель, поворачивает – темно, поворачивает ещё раз – темно. Достаёт лампу рукой и ощупывает. Горяча. Лампа светит! Значит, он ослеп! Сильнейшие, режущие боли в глазах не прекращаются.

Шахов был лётчиком уже второй десяток лет. И в первый раз почувствовал нечто похожее на страх. Нервный клубок застрял в горле, холодок пробежал по спине, задрожали руки.

Что теперь будет с ним? Положим, он сумеет сообщить по радио, но что могут сделать его друзья? Другого стратоплана нет, ни один самолёт не поднимется на такую высоту и не имеет такой быстроты полёта. На лету Шахова не снять. Хорошо ещё, что столкновение невозможно – на такой высоте никто не летает. Он жив, пока летит, а летит – пока хватит горючего, то есть сутки. Снизиться он не может. Никакие аппараты слепому полёту не по-могут, если сам лётчик слеп. И при посадке он неминуемо разобьётся вместе с машиной.

Если бы можно было набрать скорость километров восемь в секунду, то 3-1 стал бы вечно носиться вокруг Земли, как её спутник, преодолев земное притяжение. Но такая космическая скорость для 3-1 недостижима. Да это и не спасло бы Шахова. Всего через сутки кончатся запасы кислорода, и Шахов задохнётся.

Радио… но где же оно?… Шахов шарит, находит аппарат, пытается давать сигналы бедствия. Задевает рукой за провода, питающие от аккумулятора лампы накала. Разрывает провода. С трудом находит. связывает, снова даёт сигнал. Что-то портится в аппарате. Ощупью старается найти повреждение. Ему как будто удается ещё раз оживить радиостанцию, но затем она безнадёжно портится.

Последняя связь с миром оборвалась. Он – пленник стратосферы…

Который час? Сколько времени прошло с тех пор, как он летит «слепым» полётом? Шахов