«Комментариях к рассказам из Тоно» пишет: «В “Сёку нихонги” есть записи о принесении лошади в дар духу воды, однако не встречается записей, где бы ясно указывалось, что лошадь выступает в качестве жертвы. На месте развалин Ооябу в Киото в первой половине VIII в., возможно, находился алтарь для жертвоприношений в ходе раскопок там, в частности, было обнаружено круглое сиденье жреца, приносившего жертвы, и кости лошадей. Археологические данные показывают, что позднее произошла трансформация этого обычая, и лошадей стали изготавливать из земли, камня или дерева, а также рисовать на бумаге» [6, с. 189]. Таким образом, отношения между лошадьми и духом воды рассматривались, видимо, с позиций здравого смысла, а фантастический колорит, неизбежно присутствующий в легендах, нигде не заметен.
2.2. Влияние китайских историй о «коне-драконе»
Японский ученый Исида Эйитиро отмечает, что в Китае с древности распространялись предания о коне и духе воды. В работе «Конь и дух воды» он приводит легенды о потомстве, рожденном от союза небесного коня и дракона, водяного духа-дракона и лошади. Он обращает внимание на то, что сюжет о появлении лошади из воды распространился из западных и северо-западных районов Китая вплоть до Средней Азии. Кроме того, в «Биографии Чжао Е», приведенной в «Анналах царств У и Юэ», обнаруживается запись, в точности похожая на упомянутую Янагитой историю о военачальнике, приносящем жертву духу реки в месте омовения коня. В работе «Сравнительное этнологическое исследование преданий о лошадях» Р. Ходжикян, помещая японские рассказы о каппах в генеалогическую линию восточноазиатских преданий о коне-драконе, указывает: «В Китае с древности существовали легенды о лошадях, а также верования, ядром которых был дракон, поэтому японские народные предания о каппах, весьма возможно, являются продуктом слияния распространившихся из Китая легенд о коне-драконе с местными преданиями о лошадях» [7, с. 41].
Исида, исследуя сюжет «каппа затягивает коня», указывает на несомненное сходство китайских преданий о конях и духах воды с японской легендой о затягивании коня каппами в общем контексте идей культа дракона – точнее, японские народные предания заимствуют идеи «поклонения драконьему роду». Распространенные в районе Тоно рассказы о каппах в основном связаны с бесчеловечными убийствами новорожденных детей, и помещение подобных историй в контекст «поклонения драконьему роду», несомненно, выступало в качестве «болеутоляющего средства» для рассказчика и участников событий. Если первоначально стержнем рассказов о каппах было представление о «злом роке», то позже наметился поворот к идее «благих деяний», улучшающих карму. Ключевую роль в этой трансформации, без сомнения, сыграли народные рассказы Тоно в обработке Янагиты Кунио и данные им разъяснения. Он не только ввел сюжеты с духом воды в истории о каппах в «Сборнике рассказов горного островного народа», но и впервые ясно указал (в рассказе «Каппа затягивает лошадь») что «каппа представляет собой водяную обезьяну». Каппы впервые были отделены от человеческого вида, причислены к другой породе, что подготавливало условия для их дальнейшего превращения из «чудовищ» в «духов».
Распространявшиеся в народной среде истории о каппах постепенно перерабатывались, усваивая идеи о принадлежности последних к миру духов. В результате образ капп, которые ранее рассматривались как носители исключительно злого начала, становился все более многогранным, приобретал как отрицательные, так и положительные черты, что, в свою очередь, инициировало переосмысление людьми собственной жизни.
Так, в 55-й части рассказывается история убийства ребенка-каппы, произошедшая в семье Кавабата в деревне Мацудзаки. Конкретное имя человека, о котором идет речь, Янагита Кунио намеренно скрыл, обозначив его в конце рассказа японским аналогом выражения «господин N». Это показывает, что подобные истории в то время считались безнравственными, их старались не разглашать. Однако Гото Соитиро в «Комментариях к рассказам из Тоно», вышедших почти через 100 лет после публикации произведения Янагиты, посвятил специальную словарную статью толкованию имени «семьи Кавабата» из 55-го рассказа: «В этой истории Кавабата вовсе не является родовым именем, это означает, как передают, что жилище расположено у реки. В широком смысле это можно считать намеком на место, пользующееся благосклонностью духа, на семью, избранную божеством» [6, с. 189]. Можно видеть, что произошел окончательный переход от отрицательного восприятия «семьи Кавабата» к положительному.
Часть 3. Трансформация китайского обычая в деревне Тоно: подробное исследование «львиного танца»
3.1. «Львиный танец» без львов
«Львиному танцу» посвящена последняя глава «Рассказов из Тоно». В «Предисловии» Янагита указывает, что название «львиного танца», который он собственными глазами видел в Тоно, не совсем соответствует его содержанию: «“Львиный танец” – это “олений танец”: к маскам прикреплены оленьи рога, пять-шесть юношей, выхватив мечи, танцуют вместе, то издают высокие свистящие звуки, то поют низким голосом, разобрать слова трудно даже вблизи»[272].
Представление «львиного танца», виденное автором в деревне Тоно (рис. 1), вполне соответствует описанию Янагиты Кунио.
Рис. 1. «Львиный танец» (фотография сделана в Тоно автором)
Действительно, вызывает удивление, что костюмы исполнителей танца, который называется «львиным», изображают оленей. Слова песен трудно разобрать, что в свое время отмечал и Янагита. Возможно, именно в связи с подобными сомнениями, уже завершив рукопись «Рассказов из Тоно», Янагита специально посетил выходца из этой деревни фольклориста Ино Канори и взял у него книгу «Записи о деяниях древности в Тоно» для дополнительных справок. В разделе «Обычаи» Янагита указывает: «Песни “львиного танца” деревни Тоно славятся с древности. Они имеют небольшие отличия, зависящие от деревни и от особенностей распространения. Те, что я слышал, приведены ниже. Они пришли из записей вековой давности». Под «записями вековой давности» здесь подразумеваются именно «Записи о деяниях древности в Тоно».
3.2. Первоначальный китайский облик «львиного танца»
В комментарии Янагиты Кунио к 119-му рассказу говорится: «Львиный танец не существовал в этих местах с древности – всем известно, что он появился в Средние века»[273]. Такой вывод сделан из текста «Записей о деяниях древности в Тоно». В книге дается детальное описание появления «львиного танца». Вкратце история такова: десятью годами ранее некто Какудзё из деревни Комаки видел представление «львиного танца» в Киото, где оно привлекало множество людей. Это представление показалось ему очень интересным, и с этого времени он начал собирать деревенских молодых людей и учить их заимствованному в Киото «львиному танцу» [6, с. 262]. В книге говорится: «По виду голова оленя напоминает иноземного льва, только сверху вставлены рога» – и разъясняется, почему представление в деревне Тоно явно выглядит как «олений танец», но при этом называется «львиным танцем». Оказывается, этот танец является видоизменением представления, пришедшего из-за границы. Общеизвестно, что в Китае «львиный танец» имеет длительную историю, поэтому в данном случае под танцем «иноземных» львов, видимо,
