Стихи, написанные другими поэтами, я люблю больше. Я остаюсь одна в тишине, и тает в горле комок, который душил меня. Я остаюсь. Иногда мне хочется, чтобы все ушли. Писать стихи — это, пожалуй, приятно. Сидишь в комнате — а стены становятся выше, краски — ярче, голубизна платка приобретает глубину колодца. Ты хочешь, чтобы все ушли, ты не знаешь, что с тобой. Подумай о том, о сем, а может, еще о чем-то. Потом — все пройдет, останется — чистый кристалл, а после — любовь. Нарцисс вот так любил себя, Но глуп тот, кто не знает, что и ручей он тоже любил. Ты сидишь одна, и болит твое сердце, но оно не разорвется. Тихо-тихо стираются выцветающие образы, потом стираются изъяны… А после — в полночь — восходит солнце. И темные цветы ты помнишь. Ты же помнишь, наверное. Кто полагает, что солнце зайдет по его желанию, — глуп. Солнце всегда слоняется, бродит к западу, к островам. И к тебе выйдут солнце и луна, лето и зима. Сокровища, которым нет конца.

(1964)

Перевела Рина Левинзон. // Я себя до конца рассказала. 1981, 1990, Иерусалим.

Гордость

Пер. Р. Левинзон

Даже скалы раскалываются, говорю, И вовсе не от старости, поверь. Столетьями навзничь они лежат, В холод и в жар, сотнями долгих лет. Долгие, долгие годы, и можно подумать — покой! Они не стронутся с места, пряча расщелины, и это гордость. И годы над ними пройдут в ожидании, и тот, кто расколет их, еще не пришел. И разрастается душица-трава, и волнуются водоросли, и море вторгается и отступает, но скалы кажутся неподвижными, пока не придет маленький тюлененок потереться о скалы, придет и уйдет. И вдруг камень взорвется. Сказала же я тебе — скалы раскалываются, и это всегда неожиданно. А что уж говорить о людях.