Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54

сентиментализме как литературном направлении видели отголосок масонских идей. Действительно, масонство было модным увлечением среди образованной дворянской молодежи начала XIX века, что хорошо описал Лев Толстой в первых томах «Войны и мира». Не избежали этого увлечения ни Карамзин, ни позже Пушкин. Карамзина не увлекала театральная сторона масонства, но ему была дорога идея совершенствования души. Затем, будучи в Париже в 1790 году, он стал свидетелем первых шагов Французской революции и тоже не пришел от нее в восторг. Но сами по себе эти факты: участие в масонстве и причастность к Революции – создали ему славу вольнодумца. И когда он начал издание нового «Московского журнала», где опубликовал и «Бедную Лизу», и «Наталью», в свете сразу решили, что это будет издание революционного толка. Карамзина обвиняли в тщеславии, в отсутствии скромности и смирения, в космополитизме и отсутствии любви к Отечеству.

А между тем идеалом Карамзина был гуманизм в толковании уже XVIII века, который отрицал превосходство одного народа над другим и одного языка над другим. В его видении русский язык, литература и культура должны были стать вровень с европейскими, но не кичиться превосходством над ними, как это видел Шишков. И (что также было немаловажно для Шишкова) литература, о которой пекся Карамзин, была по преимуществу светской – она требовала светского языка, нового словаря, в котором церковнославянские слова уже не будут «первой скрипкой».

Карамзин писал:

«Мы не хотим подражать иноземцам, но пишем, как они пишут, ибо живем, как они живут; читаем, что они читают; имеем те же образцы ума и вкуса; участвуем в повсеместном, взаимном сближении народов, которое есть следствие самого их просвещения. Красоты особенные, составляющие характер словесности народной, уступают красотам общим: первые изменяются, вторые вечны. Хорошо писать для Россиян – еще лучше писать для всех людей».

В глазах Карамзина французская литература имела то преимущество перед русской, что говорила со своими читателями на простом, понятном им языке:

«Французский язык весь в книгах (со всеми красками и тенями, как в живописных картинах), а русский только отчасти; французы пишут как говорят, а русские обо многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом».

Шишков же уловил в этих высказываниях «опасный душок» тех идей французских просветителей, которые привели их родину к революции. Он возмущался: «Итак, желание некоторых новых писателей сравнить книжный язык с разговорным, то есть сделать его одинаким для всякого рода писаний, не похоже ли на желание тех новых мудрецов, которые помышляли все состояния людей сделать равными?» В 1811 году такие слова вполне можно было расценивать как донос. Карами со стороны правительства он вряд ли бы грозил, но мог испортить Карамзину и его сторонникам репутацию в свете, а светская публика была одновременно и читающей публикой, подписывающейся на журналы, покупающей книги. В других своих полемических статьях Шишков бросается еще более тяжелыми обвинениями: в журналах печатаются сочинения, «в которых от заблуждения ли ума или от повреждения сердца, столько же иногда не щадится нравственность, сколько и рассудок», а отделение русского языка от славянского преследует цель «ум и сердце каждого отвлечь от нравоучительных духовных книг, отвратить от слов, от языка, от разума оных, и привязать к одним светским писаниям, где столько расставлено сетей к помрачению ума и уловлению невинности, что совлеченная единожды с прямого пути она непременно должна попасть в оные. Какое намерение полагать можно в старании удалить нынешний язык наш от языка древнего, как не то, чтобы язык веры, став невразумительным, не мог никогда обуздывать языка страстей!»

Но Карамзин и его последователи вовсе не хотели перевернуть «пирамиду Ломоносова», не собирались рекомендовать литераторам слова, которые Ломоносов отнес к «низкому стилю». Нет, их язык скорее можно было описать как триумф ломоносовского «среднего стиля», недаром дружеские послания, эклоги и элегии были их излюбленными стихотворными формами, а к одам они прибегали очень редко в по-настоящему подобающих случаях, таких, как знаменитый лицейский переводной экзамен, на котором юный Пушкин читал в присутствии Державина оду «Воспоминания в Царском селе». Еще один пример – ода самого Карамзина «Его императорскому величеству, Александру I, Самодержцу Всероссийскому, на восшествие Его на престол». Обе эти оды выдержаны в безукоризненном высоком стиле, но злоупотребление им, по мнению карамзинистов, наносило литературе серьезный вред.

Позже уже взрослый Пушкин напишет в «Евгении Онегине»:

Но тише! Слышишь? Критик строгий

Повелевает сбросить нам

Элегии венок убогий,

И нашей братье рифмачам

Кричит: «Да перестаньте плакать,

И все одно и то же квакать,

Жалеть о прежнем, о былом:

Довольно, пойте о другом!»

– Ты прав, и верно нам укажешь

Трубу, личину и кинжал,

И мыслей мертвый капитал

Отвсюду воскресить прикажешь:

Не так ли, друг? – Ничуть. Куда!

«Пишите оды, господа,

Как их писали в мощны годы,

Как было встарь заведено…»

– Одни торжественные оды!

И, полно, друг; не все ль равно?

Припомни, что сказал сатирик!

«Чужого толка» хитрый лирик

Ужели для тебя сносней

Унылых наших рифмачей? —

«Но все в элегии ничтожно;

Пустая цель ее жалка;

Меж тем цель оды высока

И благородна…» Тут бы можно

Поспорить нам, но я молчу:

Два века ссорить не хочу.

И далее:

Поклонник славы и свободы,

В волненье бурных дум своих,

Владимир и писал бы оды,

Да Ольга не читала их.

Ольга – гораздо менее взыскательная читательница, чем Татьяна, но и Татьяна, несомненно, предпочла бы оде элегию.

* * *

Благодаря карамзинистам в русском языке появились такие слова, как «влюбленность», «вольнодумство», «всеобъемлющий», «достопримечательность», «личность», «нечистоплотность», «остроумец», «ответственность», «первоклассный», «полуголодный», «промышленность», «рассудительность», «сосредоточить», «усовершенствовать» и др.

А еще – такие заимствования, как «авансцена»[151], «антикварий»[152], «будуар»[153], «буффонада»[154], «водевиль»[155], «дилижанс»[156], «карикатура»[157], «полиглот»[158], «тост»[159], «тротуар», «эгоист»[160] и др.

А еще – выражения-«кальки»: «принять участие» – фр. prendre part à qch.; «вести рассеянную жизнь» – mener une vie dissipée; «бросить тень на что-либо» – jetter l’ombres, «буря страсти» – l’orage de la passion, «бумага все терпит» – le papier souffre tout, «быть в цвете молодости» – être dans la fleur de la jeunesse и многие другие.

Можете сами

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54