Dong Xiao

(Nanjing University, China; dongxiaoels@163.com)

Abstract: Russian and Soviet literature had a special experience in China during the

“Cultural Revolution”. It was fiercely criticized by the Chinese critical circle at that time, and this criticism embodies the unique characteristics of “skewness and rightness”. At the same time, although there is a sharp contrast between the fierce criticism of Russian and Soviet literature during the “Cultural Revolution” period and the worship of it during the “seventeen years”, the criticism still reveals a similar literary concept with the “seventeen years” behind it, and also has some secret connection with the mainstream literature of the Soviet Union. This criticism of Russian Soviet literature during the “Cultural Revolution” was inevitably related to the cold reception of Russian Soviet literature in contemporary China.

Keywords: Russian and Soviet literature, Cultural Revolution, Accidental hit, political utilitarianism.

Судьба русской и советской литературы в Китае в годы «культурной революции» крайне своеобразна. С одной стороны, будучи иноземной литературой, которая оказывала глубокое влияние на китайскую литературу, имела широкое распространение и пользовалась в Китае одобрением еще со времен «движения 4 мая» 1919 г., русская и советская литература тем не менее подверглась в ходе «культурной революции» беспрецедентной критике. Хотя в Китае времен «культрева» вся иностранная литература пережила злоключения, но такой острой критики не было адресовано литературе ни одной другой страны. Испытания, выпавшие в то время на долю русской и советской литературы, редко встречаются в истории литературных связей, а подобное третирование литературы одного государства в другой стране стало небывалым культурным явлением. С другой стороны, подобная почти безумная критика в отношении русской и советской литературы продемонстрировала аномально тесную родственную связь культуры Китая времен «культрева» с русской и особенно советской литературой. Ретроспективный взгляд на этот странный, но интересный период истории, исследование судьбы русской и советской литературы в Китае в период «культрева» одновременно позволяют изучить отношение к культуре в Китае того времени.

Всесторонняя критика русской и советской литературы в период «культрева» на самом деле началась намного раньше, еще во время кампании «борьбы с ревизионизмом» в начале 1960-х гг. В один момент прежние идолы литературной теории – В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов – превратились в мишени для китайской литературной критики. Дошло до того, что «в десятилетие смуты ни один из представителей западной эстетики не был так пригвожден к позорному столбу как Белинский, Чернышевский и Добролюбов» [1, c. 309]. Недавний образец для «красных писателей», М. А. Шолохова, стали считать самым реакционным ревизионистским писателем. Беспрецедентная критика в отношении русских и советских писателей имела причиной политические расхождения коммунистических партий СССР и КНР. Нападок избежали лишь титан революционной литературы А. М. Горький и главный редактор журнала «Октябрь» В. А. Кочетов, оказавшийся не в чести после XX съезда КПСС. И это вполне объяснимо: в тогдашнем Советском Союзе Кочетов стал критиком идей «оттепели», он не вписывался в основное русло советского общества того времени и, естественно, в этом его взгляды соответствовали основным идеологическим тенденциям Китая. Другими словами, романы Кочетова «из-за разоблачения в них распространенных в СССР ревизионистских настроений после XX съезда КПСС очень почитались в Китае» [2, c. 7]. Это позволяет понять, почему Кочетов избежал критики в Китае. Опора литературной критики на политические разногласия предопределила выраженный политический утилитаризм предельного осуждения русской и советской литературы в Китае в годы «культрева». Однако привнесение политического утилитаризма в литературную критику не было изобретением периода «культурной революции»: подобная модель литературной критики существовала уже в первые семнадцать лет после основания КНР; в годы «культрева» эта модель лишь дошла до крайности: осуждение русской и советской литературы соединили с политическим осуждением Советского Союза, при этом второе было главной целью. Так, поскольку в политике КНР СССР рассматривался как основной враг, то советский ревизионизм стал объектом нападок во всех сферах политики и культуры Китая, включая и литературно-художественную критику; ради осуждения СССР можно было не останавливаться ни перед чем. Начало 1970-х гг. было временем обострения территориального спора СССР и Японии в отношении четырех островов. Однако если полистать ведущие китайские газеты того времени вроде «Жэньминь жибао» или «Цзефанцзюнь бао», то вы увидите там много заявлений, способных вогнать в ступор сегодняшних китайцев. Например, «решительно поддерживаем справедливые территориальные требования японского народа», «четыре северных острова – неотъемлемая часть Японии», «китайский народ стоит на стороне японского народа» и т. д. Подобная характерная позиция политического прагматизма присутствовала и во всей литературно-художественной критике Китая времен «культурной революции». Однако, будучи особым аномальным явлением культурной жизни, нападки на русскую и советскую литературу периода «культрева» все же демонстрировали весьма значительные отличия от восприятия русской и советской литературы в первые семнадцать лет КНР. Ведь в период «семнадцати лет» русскую и в особенности советскую литературу считали и называли образцом, хвалебные слова в ее адрес не умолкали. Именно поэтому столь специфично выглядит отношение к русской и советской литературе в годы «культрева». При этом самой заметной особенностью является интерпретация русской и советской классики по методу «случайного попадания».

Из советских писателей самой острой критике был подвергнут М. А. Шолохов, его роман «Тихий Дон» естественным образом стал в глазах китайцев самой «ядовитой травой». Так в один миг из образца для подражания, которым он был в первые семнадцать лет КНР, Шолохов превратился в самого реакционного писателя, и эта метаморфоза отразила огромные перемены в эпохе. В этом смысле перипетии Шолохова и его романа «Тихий Дон» в Китае времен «культрева» являются весьма типичными. Все это делает очевидной их ценность для понимания нами положения русской и советской литературы в Китае в тот период.

«Тихий Дон» относился к «красной классике», и потому еще в первые семнадцать лет КНР в его отношении были вынесены соответствующие твердые определения. Это великий эпос, отразивший преодоление казачеством Дона разнообразных трудностей под руководством партии большевиков, победу над темными вражескими силами, где народ кровью заплатил за выход на путь социалистической коллективизации; это грандиозная эпопея, отразившая тяжелые испытания в ходе коллективизации в крестьянских районах Дона. Трагическая судьба главного героя Григория Мелехова воплотила такую непреложную истину: светлое будущее можно обрести, только если идешь по пути социализма, только если следуешь за партией большевиков, в ином случае человека поглотит бурный поток исторического прогресса. Подобное авторитетное толкование этого произведения можно назвать логичным и обоснованным. Подобный дискурс, конечно, не был изобретением китайской литературной критики: тон ему задавала «высочайшая» оценка советского