Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54
истинно прекрасная зала, выстроенная Гаврилом Романовичем при доме. Уже куплен им и орган и поставлен на хорах; уже и стулья расставлены, где кому сидеть, и для вас есть стул; только вы не будете сначала понимать языка его членов. Чтобы в случае приезда вашего и посещения Беседы не прийти вам в конфузию, предуведомляю вас, что слово „
проза“[96] называется у них: „говор“, „
билет“[97] – „значок“, „
номер“[98] – „число“, „
швейцар“[99] – „вестник“; других слов еще не вытвердил, ибо и сам новичок. В зале Беседы будут публичные чтения, где будут совокупляться знатные особы обоего пола – подлинное выражение одной статьи устава Беседы».
Первое собрание уже не только дружеского кружка, а литературного общества, претендующего на влияние в столице, состоялось 15 марта 1811 года. Затем заседания происходили каждый месяц и вызвали живой отклик у читающей публики.
С перерывом в 1812–1813 годах эти собрания продолжались до 1816-го и прекратились после смерти Державина.
* * *
Но больше всех в этом славном обществе нас будет интересовать, разумеется, адмирал Александр Семе- нович Шишков, так как именно с ним связано пред- ставление о пагубности засилья иностранных слов в русском языке и необходимости непримиримой борьбы с ними.
Биография Александра Семеновича интересна и значительна, даже если забыть на время о его литературной деятельности. Он родился в 1754 году в Москве, образование получил в Морском кадетском корпусе, ко- торый окончил в числе лучших учеников, а позже, будучи лейтенантом, преподавал в своей alma mater[100] тактику.
На последнем курсе в 1771 году, как тогда было принято, он совершил учебный поход из Архангельска через Белое море и вокруг Европы. Не обошлось и без приключений: у острова Борнгольм во время крушения весь экипаж едва не погиб, но пережитые опасности не отвратили будущего адмирала от морской карьеры. В 1776–1779 годах он отправился в новое морское путешествие: к берегам Турции, в Константинополь, к развалинам Трои, в Афины и, наконец, в Италию, где выучил и полюбил итальянский язык. Также Шишков свободно владел французским и немецким.
В 1790 году он участвовал в Шведской войне под началом адмирала Чичагова.
В мирное время продолжал заниматься литературой и публицистикой.
С 1796 года стал членом Российской академии, с 1811-го – председателем первого разряда «Беседы».
В 1803 году в заседаниях Российской академии Шишковым было прочитано сочинение под названием «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», которое было сочувственно принято академиками и в том же году напечатано отдельной книгой. В последующие годы Шишков переиздавал его трижды – в 1813 г., 1818 г., а также в 1825 г. в составе своего Собрания сочинений и переводов.
В 1812 году Шишков был назначен статс-секретарем Александра I, писал для императора манифесты, указы, рескрипты. С 1813 года – президент Российской академии. С 1824 по 1828 год – министр просвещения. В 1826 году он представил на утверждение Николаю I новый цензурный устав, который получил у современников название «чугунного» и просуществовал лишь до 1828 года.
* * *
Каким же видел Шишков идеальный русский язык? Он описал это в уже упомянутом программном трактате «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», вышедшем в 1803 году.
В основе его должен был лежать тот набор слов, который Ломоносов предназначал для «высокого слога». Это именно те слова, «которые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю». Это вполне разумное требование: текст на русском языке должен быть написан так, чтобы для его чтения не требовался переводчик.
А впрочем, всем трем видам слога, описанным Ломоносовым, находится место в русском языке, каким его видит Шишков, если только пишущий обладает… начитанностью и прилежанием Ломоносова: «Я уже сказал, что трудно достигнуть до такого в языке своем познания, какое имел, например, Ломоносов: надлежит с таким же вниманием и такую же груду русских и еще церковных книг прочитать, какую он прочитал, дабы уметь высокой славенский слог с просторечивым российским так искусно смешивать, чтоб высокопарность одного из них приятно обнималась с простотою другого. Надлежит долговременным искусом и трудом такое же приобресть знание и силу в языке, какие он имел, дабы уметь в высоком слоге помещать низкие мысли и слова, таковые например как: „рыкать“, „рыгать“, „тащить за волосы“, „подгнет“[101], „удалая голова“, и тому подобные, не унижая ими слога и сохраняя всю важность оного».
Более того, Шишков признает, что «славенский язык различен с Российским и что ныне слог сей неупотребителен», и тем не менее «я не то утверждаю, что должно писать точно славенским слогом, но говорю, что славенский язык есть корень и основание Российского языка; он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту».
Позже в процессе полемики Шишков займет более жесткую позицию: отказываться от церковнославянских корней, с его точки, – зрения значит подрубать корни русского языка, «подпирая» его французскими костылями, а это преступление против русского духа. Теперь, по словам Шишкова, «язык у нас славенский и руский один и тот же. Он различается только (больше нежели всякой другой язык) на высокой и простой. Высоким написаны священные книги, простым мы говорим между собою и пишем светские сочинения, комедии, романы, и проч. Но сие различие так велико, что слова, имеющие одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае: „воззреть очами“ и „взглянуть глазами“ суть два выражения, несмотря на одинаковое значение слов, весьма между собою различные. Когда поют: „се жених грядет во полунощи“, я вижу Христа; но когда тоже самое скажут: „вон жених идет в полночь“, то я отнюдь не вижу тут Христа, а просто какого-нибудь жениха. Сколько смешно в простых разговорах говорить высоким славенским слогом, столько же странно и дико употреблять простой язык в священном писании».
Адмирал весьма терпимо относится к заимствованиям из греческого языка, поскольку они освящены древними традициями и употреблением большинства заимствованных греческих слов в переводах Священного Писания и сочинениях святых отцов.
Его гнев и неприятие вызывают исключительно живые европейские языки, особенно французский: «Древний славенский язык, отец многих наречий, есть корень и начало Российского языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сроднего ему Эллинскаго языка, на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины и многие другие Християнские проповедники. Кто бы подумал, что мы, оставя сие многими веками утвержденное основание языка своего, начали вновь созидать оный на скудном основании французского
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54
