Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 138
– это любовь Божия, когда она изгоняет из человеческой жизни дух вражды, дух ненависти, изгоняет из человеческой жизни разделение. Значит, εἰρήνη – это любовь Божия, когда она соединяет людей; любовь Божия, когда она проливается в сердца человеческие как
шалóм – тот мир, который посылает Христос, тот мир, о котором говорится в Рождественском славословии Ангелов: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк 2: 14). Значит, мир в человеках – благоволение: так надо перевести на русский язык это славянское выражение. В сердца человеческие проливается любовь Божия, и рождает в них мир, и искореняет из них дух разделения[13].
Таким образом, за всеми этими тремя словами, когда они употреблены вместе: благодать, милость и мир, – стоит слово любовь Божия, хéсед – на иврите, ἀγάπη – по-гречески. Слово, которое с большим трудом поддается переводу, которое почти непереводимо ни на русский, ни на остальные современные языки. Мир, как проявление любви Божией, в нас истребляет разделение. В Рождественском послании, которое вы, может быть, читали, архиепископ Сергий (Коновалов) – архиепископ русских, живущих в Западной Европе и принадлежащих к Константинопольской Патриархии, говорит о том, что дьявол потому и называется этим словом, что он разделяет, вносит в мир διαβολή – разделение. Так вот, мир Божий и противостоит этому разделению. И это очень важный момент в любви Божией – мир, потому что он уносит разделение из жизни, соединяет людей и истребляет из жизни дух непримиримости, разрушительный и страшный дух. Причем когда размышляешь о природе духа непримиримости среди людей вообще, и в Церкви в частности, то, хочешь того или нет, но обращаешься, естественно, к опыту того, чтó видели и слышали, о чем размышляли наши предшественники в Церкви.
Вот, в частности, мать Мария (Скобцова), удивительная, не прославленная еще пока наша святая. И, наверное, вряд ли найдется человек, который скажет: нет, мать Мария – это модернистка, это враг и прочее. И вот что писала в 1936 году мать Мария: «Я обратила внимание, как описывает Андре Жид свое пребывание на Кавказе и недоумение каких-то кавказских коммунистов, как им реагировать на испанскую революцию. Он не сразу понял, чтó их смущает. Потом выяснилось: не пришел еще номер “Правды”, в котором была изложена обязательная точка зрения. Когда же он был получен, ни у кого сомнений не осталось: надо сочувствовать революции всемерно».
Дальше она говорит о том, что этот принцип проникает и в Церковь. И когда Церковь, говорит она, будет признана советской властью, тогда в нее придут новые люди, этой властью воспитанные, и придут именно с такой психологией: «…Сначала они в качестве очень жадных и восприимчивых слушателей будут изучать различные точки зрения, воспринимать проблемы, посещать богослужения и т. д. А в какую-то минуту, почувствовав себя наконец церковными людьми по-настоящему, по полной своей неподготовленности к антиномическому мышлению, они скажут: “Вот по этому вопросу существует несколько мнений – какое из них истинно? Потому что несколько одновременно истинными быть не могут. А если вот такое-то истинное, остальные подлежат истреблению как ложные”. Они будут сначала запрашивать Церковь, легко перенося на нее привычный им признак непогрешимости. Но вскоре они станут говорить от имени Церкви, воплощая в себе этот признак непогрешимости. Если в области тягучего и неопределенного марксистского миропонимания они пылают страстью ересемании и уничтожают противников, то в области православного вероучения они будут еще большими истребителями ересей и охранителями ортодоксии. Шаржируя, – продолжает мать Мария, – можно сказать, что за неправильно положенное крестное знамение они будут штрафовать, а за отказ от исповеди – ссылать в Соловки. Свободная же мысль будет караться смертной казнью. Тут, – говорит мать Мария, – нельзя иметь никаких иллюзий, – в случае признания Церкви в России и в случае роста ее внешнего успеха она не может рассчитывать ни на какие иные кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета. А это значит – на долгие годы замирание свободы. Это значит – новые Соловки, новые тюрьмы и лагеря для всех, кто отстаивает свободу в Церкви. <…> Было бы отчего прийти в полное отчаяние, если бы, наряду с такими перспективами, не верить, что подлинная Христова истина всегда связана со свободой, что свобода до Страшного Суда не угаснет окончательно в Церкви…»
Вот читаешь это размышление, потом видишь, что это доклад, прочитанный в марте 1936 года в Париже на монашеском собрании под председательством митрополита Евлогия. Потом видишь, что и издан-то он первый раз не сегодня и не вчера и что ни я, ни кто другой не мог, при всём желании, фальсифицировать этот текст матери Марии и вставить его в эту книгу. Видишь, что он подлинный, и поражаешься: действительно, Господь дает святым Своим дар провидения, потому что, что ж тут скрывать, мы все видим именно эту атмосферу, о которой говорила мать Мария в 1936 году, в сегодняшней нашей церковной и околоцерковной жизни. Когда раздаются вот такие жесткие голоса со страниц газет, со страниц книг, вроде «Вестей обновленного православия» (есть такая книга), или из радиостанций разных, – вот где ересемания, действительно, царствует. Но, утешает нас мать Мария, это не страшно, если мы верим во Христа, если мы действительно верим в Его присутствие в нашей жизни, если мы не в себя верим, не в свои силы, не в свое мировоззрение, а в Его реальное присутствие в Церкви и в нашей жизни. И когда не страшно – всё это преодолимо, хотя, конечно, радости никакой это не вызывает. Лучше бы мать Мария ошиблась, говоря о том, чтó я вам сейчас прочитал.
Причем очень важно, наверное, видеть, что особенно ратуют за чистоту православия люди нецерковные, люди, недавно пришедшие в Церковь, крестившиеся два-три года назад, а то и несколько месяцев назад, люди, которые почти не бывают в церкви и не причащаются; но зато они сражаются за православие с такой невероятной яростью, с какой никогда за православную веру не сражался ни один святой. И действительно, она заметила блестяще и удивительно: для этих людей существует одна только истина, ими монополизированная, я бы даже сказал – ими приватизированная. На самом деле мир многомерен, на самом деле истина Христова может выражаться в самых неожиданных и непредсказуемых формах. И эта непредсказуемость истины для них абсолютно неприемлема. Это люди, прежде всего, конечно, не укорененные в Церкви. О том, чтó это такое – укорененность, я буду говорить несколько позже.
Далее апостол говорит: «Благодарю Бога, Которому служу…» (2 Тим 1: 3).
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 138
