Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 56
Бабушка умерла, когда мне было 13 лет. В то время я прочувствовала, как тяжело жить на свете без нее.
Моя сестра умерла от тифа в октябре 1901 года в возрасте шести лет. Потеря любимой сестры вызвала чувство одиночества. Хотя в детстве я была довольно слабой, перенесла скарлатину, корь и дифтерию, тем не менее, только после смерти Эмилии, наступившей незадолдго до моего шестнадцатилетия, я стала особенно болезненно ощущать бренность жизни.
Эмилия родилась, когда мне было 10 лет. Она казалась мне такой хорошенькой, что я не могла не полюбить ее. Если мама выходила из дома и просила меня присмотреть за сестрой, то я с удовольствием играла с Эмилией и ухаживала за ней, словно она была моей дочерью. Я любила ее больше всех на свете. Поэтому смерть сестры вызвала во мне столь тяжелые переживания, которые, судя по всему, отразились на моем последующем поведении. И хотя в 1904 году я окончила с отличием гимназию, тем не менее, мои родители решили отвезти меня в Швейцарию, чтобы провести курс лечения.
Тот санаторий, в котором я провела четыре месяца, не оставил заметного следа в моей памяти, так как нахождение в нем не было связано с какими-либо значительными событиями и переживаниями. Обычное лечение, обычные процедуры. Сплошное расплывчатое пятно, не окрашенное ни в какие розовые тона. Напротив, используемые в санатории электротерапия и гидротерапия воспринимались мною как нечто мрачное, неприятное, не вызывающее желания ходить на процедуры…
Другое дело Бургхольцли – психиатрическая клиника при Цюрихском университете. Ее возглавлял известный в то время психиатр Блейлер, который ввел понятия шизофрении и аутизма. Он не был моим лечащим врачом, и в то время я мало обращала на него внимания. Зато другой врач, пациенткой которого я и стала, оказался в центре всей моей девичьей жизни.
Это был доктор Карл Густав Юнг. Тот доктор, который со временем очаровал меня. Тот доктор, в которого я без памяти влюбилась и от которого мечтала иметь сына.
Скажу откровенно: когда впервые я увидела доктора Юнга, он не произвел на меня особого впечатления. Доктор как доктор. Правда, высокий, статный, широкоплечий, но какой-то слишком угрюмый и серьезный. Молодой, не в пример пожилым и старым врачам, но в то же время не по возрасту собранный. Весь в себе, как будто никого, кроме него, не существует вокруг.
Я тогда про себя подумала: «Наверное, он нравится многим женщинам, но такой „сухарь“ не для моей эмоциональной натуры».
При первой встрече доктор Юнг задавал мне обычные вопросы. Как я себя чувствую? Что меня беспокоит? Испытываю ли я какие-либо страхи? Нет ли у меня бессонницы?
Я отвечала доктору почти автоматически, поскольку давно привыкла к подобного рода ничего не значащим для меня вопросам. Я даже про себя сказала, что мне опять «повезло». Очередной зануда печется о моем здоровье, но, как и другие врачи, не понимает, что со мной происходит и почему мне хочется порой послать всех к черту, предаться игре воображения и получать удовольствие от собственного тела.
Мне тогда показалось, что доктор Юнг слишком формален. Он видит не меня, а очередного пациента, которому вынужден уделять внимание. Пациента надо лечить, вытаскивать из его собственного мира и при этом делать вид, что врач является специалистом, способным психически больного человека превратить в нормального.
В то время я не знала, какой диагноз поставил мне доктор Юнг. Для всех предыдущих врачей я была ненормальная. Говорили о временном умопомешательстве и еще о чем-то, что было недоступно для моего понимания.
Только позднее я узнала, что в клинике Бургхольцли специализируются на шизофрении, а доктора Блейер и Юнг считаются крупными специалистами в этой области непонятных для простых смертных расстройств то ли головного мозга, то ли психики, то ли еще чего-то.
Позднее я также узнала, что была диагностирована доктором Юнгом как страдающая от истерии и что он осуществлял мое лечение, используя психоаналитический метод профессора Фрейда. Тогда я даже не догадывалась, что я была для доктора Юнга первой пациенткой, на которой он испробовал метод свободных ассоциаций.
Интересно, если бы я тогда знала, что являлась для доктора Юнга своего рода подопытным кроликом, то захотела бы иметь с ним дело в качестве пациентки?
Если бы я знала, что он не имеет никакого представления о моем психическом состоянии и методом проб и ошибок пытается разобраться не столько во мне, сколько в психике человека вообще, попросила бы я своих родителей избавить меня от подобного эксперимента?
Если бы я догадывалась, к чему может привести его некомпетентность и чем обернется погружение в бессознательное не только для меня, но и для него, осталась бы я хоть на один день в Бургхольцли?
Не представляю, как поступила бы я тогда и что бы из этого вышло, обладай я соответствующими знаниями. Но, слава Богу, я ни о чем не догадывалась в то время и с интересом вступила в игру пациент-врач. В ту игру, в которой каждый врач полагает, что он здоров и может помочь больному, в то время как сам больной считает себя вполне здоровым и в душе насмехается над врачом-простачком или, в лучшем случае, старается не расстраивать его, делая вид, что выздоравливает.
Почему слава Богу?
Да потому, что пребывание в клинике Бургхольцли перевернуло всю мою жизнь, направило ее в такое русло, где мне довелось познать счастье и муки первой любви, жар пылающей страсти и леденящий холод одиночества, творческое дерзновение и глубокие переживания, нарастающий интерес к профессиональной деятельности и разочарования от невозможности делать то, что считаешь нужным и необходимым.
Что касается заманчивой и влекущей к себе игры воображения, то тут я была в своей родной стихии. Недаром моя фамилия Шпильрейн (Spielrein), что переводится с немецкого как «чистая игра».
Как долго я находилась на лечении в Бургхольцли?
Около года, точнее с 17 августа 1904 по 1 июня 1905 года.
Насколько успешным был курс лечения, проводимый доктором Юнгом?
Не знаю, если иметь в виду медицинскую точку зрения. Ему, то есть доктору Юнгу, виднее. Во всяком случае, когда под влиянием лечащего врача я решила поступать на медицинский факультет Цюрихского университета, то, подавая документы в апреле 1905 года, представила в приемную комиссию медицинскую справку, подписанную руководителем лечебницы Бургхольцли Блейлером.
В этой справке черным по белому было написано: «Мисс Сабина Шпильрейн из Ростова-на-Дону, проживающая в данной лечебнице и намеревающаяся поступить во время летнего семестра на медицинский факультет, не является душевнобольной [т. е. психотиком]. Она принята сюда для лечения невроза с истерическими симптомами. У нас нет возражений против того, чтобы рекомендовать ее к поступлению».
Когда я ознакомилась с выданной мне справкой, то испытала радость по поводу того, что не являюсь душевнобольной и имею возможность поступать на медицинский факультет с целью приобретения специальности врача. И только позднее, когда я сама стала разбираться в диагностических тонкостях различных заболеваний, мне пришлось задуматься над поставленным мне диагнозом.
В самом деле, если у меня был невроз с истерическими симптомами, то, согласно данной мне тогда справке, это не является душевным расстройством.
Можно ли в этом случае рассматривать невроз с истерическими симптомами в качестве вполне сносного психического состояния, в отличие от психоза, приравниваемого к душевному заболеванию?
И есть ли какие-либо существенные различия между невротиком с истерическими симптомами и истериком?
Кроме того, в той справке ничего не говорилось об исходе лечения. Подчеркивалось лишь то, что я поступила на лечение, будучи невротиком с истерическими симптомами. А вот перестала ли я к концу лечения быть невротиком и были ли устранены истерические симптомы, – об этом не сказано ни слова.
Впрочем, как я понимаю, в то время не было надежных критериев определения того, кто является невротиком, истериком или психотиком. Это позднее психоаналитики попытались провести различия между этими видами психических заболеваний.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 56
