Я уже не перестану что-то делать иначе, даже если кому-то не нравится. Здесь речь о тех моментах, которые не видны, о глубине, которую видишь только ты. Внешний мир не требует объяснений, оправданий, компенсаций и исправлений. Это только твоя бездна. И в этот момент я беру себя на руки, прижимаю буйную голову, глажу ее и говорю: «Ничего, бывает, не боги горшки обжигают. Как же я тебе благодарна, моя милая. Твое несовершенство такое настоящее, такое живое, нерасчетливое. Ты ведь и не могла иначе тогда, это ты сейчас научилась на этой ошибке и думать можешь. А тогда ты ведь не знала? Пока не попробуешь поиграть в это и найти границу – не узнаешь себя. И в этом умении смотреть на себя, обучаться, принимать – и есть твое величие, твое благородство и сила. Сила – в твоей слабости». И тогда я обнимаю себя за плечи и говорю: «Спасибо за глубокое принятие и благодарность, которую чувствую к себе прямо сейчас». Тогда жизнь становится приключением.

И я у себя есть. Так появляется целостность, а Свет и Тень переплетаются в удивительном рисунке индивидуальности. Никакая схема не впишется в тебя. А ты уж тем более не впишешься в схему.

Очень густая тень появляется, когда есть воспитанная социумом необходимость производить правильное впечатление. И куча перенятых правил, которые втемяшивались под соусом выживания. Когда человек маленький, критическое мышление еще не сформировалось, жизнь зависела от родителей, и пришлось принять правила: не высовывайся, не живи, не думай, не расти, не будь ребенком, хорошие так не делают, выйдешь из пещеры – умрешь…

Через какое-то время все это стало устойчивым паттерном, образом жизни. Ты стал скептически ухмыляться на редких городских сумасшедших, что сидят босиком на траве утром в понедельник и целуются. Мол, придурки.

Бездельники. И вообще. Те, кто все время улыбаются и целуются, – опасны.

Но к сорока ты понимаешь, что на работе работаешь за деньги, любимого дела нет, потому что нет на него времени. А целоваться не с кем, потому что ты слишком правильный и никто не дотягивает до твоих идеалов.

Время же твоей жизни уходит на попытку выбрать правильное. И становишься печальный или злой. По-нудному злой.

О чем это я?

Есть всего три выбора:

1. Умереть при жизни.

2. Доживать.

3. Жить.

Чтобы позволить себе жить и решить жить, стоит осознать неизбежность своей смерти. И ты начинаешь вытаскивать камни из-за пазухи и вежливо учишься быть собой. И нормально. Всем, как оказалось, нет до тебя дела, пока ты им не сделал больно или хорошо. Потом снова побыл собой. И тоже нормально.

Ты уже увидел ценность честности и доброго отношения, живешь как есть, не боясь, что тебя уличат в нечестности. Ты сам рад ее найти в себе, чтобы дальше жить. Снова побыть собой. Потом вдруг привыкаешь, и уже неловко, если вдруг ты неискренний.

Ненастоящий. Ну и все.

А если ты настоящий, то начинаешь думать и искать, как же это: жить по-настоящему, любить, работать. Как это сделать. Потихоньку начинаешь искать людей, у кого получилось, проникаешься тем, что они живут и им можно.

Через некоторое время ты ловишь пальцами ног длинные зеленые травинки, пьешь капучино, штудируешь новую статью о том, как заработать на своих картинах, и планируешь махнуть в Краков – вдохновиться. Сидишь в парке на траве, целуешься с таким же безумным человеком, как ты сам, и смотришь, как люди радостно бегут на работу. И тебе нравится твоя жизнь. Утром. В понедельник.

Пусть твоя вера в себя и свои силы будет сильнее неверия. Я попробую подобрать слова, которые дойдут. До самой сути.

Все, что с тобой произошло в прошлом плохого, дурного, в чем ты, кажется, виноват, в чем ошибся, – поправимо. Более того, это подвиг души, проходящей серьезный урок. Великие люди проходят через великие испытания, сложные выборы и решения. Они высекаются из шлаковой породы. От них нужно убрать все наносное, пустое. Они тренируются болью и закаляются одиночеством, пустотой, грязью, просто чтобы проверить, что внутри любовь. Чтобы узнать, из какой ты породы. Из чего ты сделан.

Им необходимо научиться справляться с эгоизмом, слабостью, глупостью. И это их выбор. Я теперь точно знаю, что родители и социум только помогают запустить ту игру, в которую пришли играть наши души.

Чтобы прощать глупость других, нужно научиться прощать собственную. Чтобы любить всем собой, нужно понимать ценность любви, нужно потерять ее, найти, принять за нее что-то другое, убить ее в ком-то, в себе, воскресить. Собрать кинцуги. И тогда твое «не убий» будет настоящим, полным силы и понимания того, о чем говоришь. И о принятии.

После того как у тебя получилось увидеть в собственной темноте свет, говорить и любить станешь по-настоящему. Ведь тогда будет о чем рассказать. О чем подумать. Над чем посмеяться. Принять себя, полюбить свою прошлую боль, признать – это то, без чего нельзя сделать с другими так же. И любые раны затягиваются. И ты не одинок на этом пути.

Кусочек № 30. Письма любимому. Десятое

Любовь моя, спасибо, что любишь все во мне. Даже вот эту морщинку. И даже… Не скажу что, но я видела, как ты на это «даже» смотришь и любуешься. Я про ту часть меня, которая мне не нравится. У нас, женщин, всегда есть какая-то часть, которая кажется несовершенной.

У кого-то нос, у кого-то уши, кому-то бедра кажутся большими, кому-то думается, что коленки надо прятать. Кто-то скрывает свою безуминку, кто-то кусочек прошлого, кому-то невыносима собственная лень или обыкновенность.

При обострении нелюбви к себе кажется, что нужно спрятаться под одеяло, паранжу или просто надеть оверсайз, чтобы не пугать собой принцев, фотографов, стариков, детей и женщин.

Потому что это просто кошмар и ужас.

А ты сейчас смотришь прямо на это самое страшное «даже» и мило мне улыбаешься. При этом ты не похож на извращенца, коллекционирующего в кунсткамеру всякое странное.

Хотя?

Ну, нет. Не похож. Ты вполне приятен для моего странного вкуса.

И вот, понимаешь, твой любящий взгляд не уходит в сторону от меня. Ни с чем не перепутаешь: тебе эта штука нравится! Я про себя. Даже не надо украшать и маскировать. Даже когда я реву в три ручья или не выспалась, или, не дай бог, прыщ выскочил на лбу.

И я начинаю думать,