Истории, приведенные в этой книге, прозвучат более удачно, если будут приведены в соответствие с каким-либо контекстом. Например, в ситуации, когда человек зацикливается, фиксируется на переживании тяжелого воспоминания о прошлом или неприятного опыта в настоящем, может быть использована следующая история.

Два монаха-пилигрима прошли уже много миль, избегая людских поселений и следуя правилу монахов, которое запрещало им разговаривать с людьми и прикасаться к женщине. Они не желали попутчиков, поэтому выбирали окольные пути и спали на земле.

Шел сезон дождей, и, поскольку им предстояло пересечь реку, они надеялись, что она не очень разлилась и ее можно перейти вброд. Приблизившись, они увидели, что река вышла из берегов. Они решили найти перевозчика, который доставил бы их на другой берег в своей лодке. Но, обойдя окрестности, они не заметили никаких признаков лодочника. По-видимому, лодку сносило сильным течением, и он остался дома.

Однако там была женщина.

Она была великолепно одета и прикрывалась зонтиком. Она обратилась к монахам с просьбой помочь ей пересечь реку, потому что ее дело было неотложным, а река в этом месте хоть и была быстрой и холодной, но неглубокой.

Младший пилигрим проигнорировал ее просьбу и продолжал оглядываться по сторонам. Старший ничего не сказал, посадил женщину на плечи и перенес через поток. На противоположном берегу он аккуратно поставил ее на землю, так что она даже не промочила ноги.

В течение следующего часа, пока монахи пробирались через густой и влажный лес, юный монах бранил старшего, высказывая свое презрение к его поступку и обвиняя его в нарушении правил и данного обета. Как он посмел? Как он мог? О чем он думал? Кто дал ему право так себя вести?

Вскоре они вышли на открытое место, и старый монах остановился и пристально посмотрел в глаза юного спутника. В воздухе повисла тишина.

Наконец, его глаза засветились мягким светом, и он тихо сказал: «Брат мой, я оставил эту женщину на том берегу час назад.

Ты же до сих пор несешь ее на себе».

Эта фиксация является той рамкой, которая придает истории ее силу и значение.

Установление рамки для любой истории из этой книги остается на ваше усмотрение. Фиксация на событии приведена лишь как одна из возможных рамок для этой истории. Эта книга полна магии, и значение и смысл каждой истории будут зависеть от того, в каком контексте вы ее рассказываете, кем являетесь вы и для кого она звучит.

Значение и интерпретация

Лучшие из историй всегда многослойны и допускают богатейший набор интерпретаций. Некоторые истории могут содержать внутри себя противоречивые значения, как, например, история, названная «Каменотес», интерпретируя которую можно сделать два абсолютно разных вывода. В зависимости от личного опыта и заинтересованности каждый читатель будет воспринимать историю, метафору или анекдот по-разному, вкладывая различный смысл.

Возможно, слово «метафора», использованное в этой книге, нуждается в некотором пояснении. Я рассматриваю все истории этой книги как расширенные метафоры. Они действуют мощно, но косвенно, они являются отличным средством представления опыта в неожиданном или непривычном свете, в новой перспективе.

Метафора — это не просто поэтический или риторический прием, это мощное средство изменения опыта человека и его системы восприятия. Если мы используем метафору, которая выражает какое-то понятие, мы сделаем возможным различные способы понимания. Такое изменение перспективы ведет нас к большему разнообразию выборов, в пределах которых мы действуем и постигаем мир[2].

Понимание определенной связи между понятиями переносится на другую систему понятий («пересечение» или «перенос» — таково значение древнегреческого слова «метафора»). Эта новая рамка предполагает, что мы переоцениваем привычное понимание изначального понятия. Наша способность думать о собственных мыслях позволяет занять метапозицию, а значит, рассмотреть оригинальную ситуацию «сверху», В перспективе, более ясно и мудро.

Одной из особенностей метафоры, которая делает ее столь мощным средством воздействия, является способность перевести сложные и не всегда доступные пониманию понятия, требующие дополнительных разъяснений, в более простые и конкретные формы. Метафора позволяет выйти за пределы абстрактных материй и перевести мысль в чувственную, непосредственно переживаемую форму. Возможно, как раз об этом писал в первой главе своей книги Леонард Шлейн[3].

Сила историй

Каждая история создает собственный мир. И в каждой истории сочетается внутренняя логика, сопровождающаяся внешним выражением посредством слов (левое полушарие) вместе с аспектами творчества, связями и образами, которые выражаются посредством интонаций и эмоций (правое полушарие). Таким образом, оба полушария нашего мозга (неокортекс) стимулируются. Эти факты влияют на наше понимание следующего: привлекательности историй как проводников смысла, запоминаемости историй, их пригодности для людей разного возраста, разной культуры и информационных стилей общения.

На более глубоком уровне истории являются архетипами. Истории, метафоры и мифы передают историю, культуру, ценности и обычаи людей. Они являются своеобразным социальным клеем, который используется для введения, инструктирования и изменения читателя или слушателя. А поскольку они задевают самые глубокие аспекты общественного опыта, они действуют на сознательном и бессознательном уровне, отправляя свои «сообщения» как прямо, так и косвенно, незаметно для адресата. Истории связаны с бессознательным, поскольку тревожат нас и бросают вызов комфортному представлению о себе или собственной идентичности, нашему программированному поведению или привычной карте мира. Или, наоборот, укрепляют их.

Истории действуют через пространство и время. Библейские притчи, коаны Цзен или анекдоты суфистов — все они отражают современные ценности, образцы поведения и контекст. Истории связывают прошлое с настоящим и устремляют их в будущее.

Связывая время и контекст, идею и понятие, поведение и ценности, истории делают чрезвычайно интересным для слушателя предсказание последующих мыслей и действий. Подходящей современной иллюстрацией этому может послужить так называемая «мыльная опера». Каждый эпизод заканчивается на моменте неразрешенного кризиса, который оставляет нервные узлы мозга зрителя в открытом, возбужденном состоянии. Поскольку мозг стремится к упорядоченности и завершённости, эта неясность должна быть устранена. Зритель пересматривает всю информацию, имеющуюся у него на данный момент, и выстраивает продолжение эпизода в соответствии с возможным исходом. Режиссер мыльной оперы сформировал способность к ответу, к ответной реакции.

Попытка предсказания гарантирует, что аудитория будет заинтересована в просмотре следующего эпизода, и тогда возбуждение будет снято[4].

В литературе писатель может открыть сразу несколько таких элементов в пределах одной истории, как, например, в традиционном романе, где все они разрешатся в финальном эпизоде. В большинстве современной литературы в основу пьесы могут быть положены неопределенные принципы[5], поэтому предлагается множество способов торможения возбужденного