Лимбическая область, помимо прочих своих функций, отвечает за выработку ориентировочного рефлекса, который проявляется в эмоциях, мыслях и поведении. Именно он лежит в основе нашей реакции на новое или неизвестное. Этот инстинкт первобытен, как голод или жажда, и изначален, как сексуальное желание. Он имеет древний по своей природе, биологически обоснованный характер и сохранился даже у животных, стоящих у основания пирамиды эволюции. Ориентировочный рефлекс – это бессознательный отклик на странную категорию всех событий, которые еще не были классифицированы. Это реакция на неожиданное, новое или неизвестное само по себе, а не на какое-то особенное происшествие. Ориентировочный рефлекс лежит в основе процесса, который порождает (условное) понимание чувственных явлений и побудительной важности или значимости. Это первичное знание подсказывает, как себя вести в каждой отдельно взятой ситуации, определяемой как внешними обстоятельствами изменчивой окружающей среды и культуры, так и разнообразными внутренними побуждениями, и чего ожидать впоследствии. Это также информация о том, что есть, с объективной точки зрения – запись чувственного опыта, получаемого в результате того или иного поведения.
Ориентировочный рефлекс заменяет привычные усвоенные реакции, когда внезапно появляется нечто непостижимое. Возникновение непредсказуемого, неизвестного, источника страха и надежды, подчиняет себе поведение, направленное на достижение конкретной цели. Это свидетельство неполноценности истории, в настоящее время направляющей поведение. Оно содержит доказательства ошибки в описании текущего состояния, представлении желанного будущего или выборе средств преобразования первого во второе. Неизвестное вызывает любопытство и стимулирует обнадеживающее исследовательское поведение, контролируемое страхом, как средство обновления рабочей модели реальности, обусловленной памятью (обновления известной, то есть определенной, знакомой территории). Одновременное возникновение двух противоположных эмоциональных состояний – надежды и страха – провоцирует конфликт, а неожиданное как ничто другое порождает внутреннее замешательство. Масштабы и потенциальную силу такого конфликта невозможно оценить при нормальных обстоятельствах, потому что на определенной территории все всегда идет по плану. Только когда уничтожаются наши цели, раскрывается истинная значимость объекта вне контекста или опыта. Такое откровение изначально дает о себе знать приступом страха[107]. Мы защищены от подчинения инстинктивному ужасу совокупностью исторических примеров адаптации, полученных в ходе предыдущих исследований новизны. От непредсказуемости нас спасают культурно обусловленные убеждения, предания, которыми мы делимся с такими, как мы. Эти истории подсказывают, как размышлять и как действовать, чтобы поддерживать определенные, общие и частные ценности, которые составляют знакомые нам миры.
Ориентировочный рефлекс – непроизвольное притяжение внимания к новизне – закладывает основу для возникновения (добровольно-контролируемого) исследовательского поведения[108]. Оно позволяет соотнести общие и заведомо значимые неожиданности с побуждениями, уместными в конкретной области. Если в результате исследования обнаруживается фактическое значение чего-либо, уместность определяет обусловленное контекстом наказание или удовлетворение либо их предполагаемые эквиваленты второго порядка: угрозу или обещание (поскольку нечто угрожающее подразумевает наказание, а нечто обещающее сулит удовлетворение). Следует отметить, что данная категоризация сделана в отношении двигательной реакции, или поведения, и не применяется к чувственным (то есть более объективным) характеристикам[109]. Мы в целом исходили из того, что целью разведки является выявление объективных качеств исследуемой территории. Это очевидно, но лишь отчасти верно. Причины, по которым мы создаем такие картины (стремимся их создавать), обычно не рассматриваются достаточно подробно. Каждая исследуемая подтерритория имеет свою чувственную характеристику, но по-настоящему важна эмоциональная или побудительная важность новой области. Нам достаточно знать, что некий твердый предмет светится красным, чтобы сделать вывод о том, что он горячий и поэтому опасный, что, если до него дотронуться, наказание неизбежно. Нам нужно знать, как выглядят объекты и каковы они на ощупь, чтобы отслеживать, можно ли их есть и могут ли они съесть нас.
Исследуя новую область, мы наносим на карту побудительную или эмоциональную значимость вещей или ситуаций, которые привычны для целенаправленных взаимодействий в ее пределах. Мы используем информацию, которая поступает от органов чувств, чтобы определить, что важно. Именно установление конкретного значения, или эмоциональной значимости, на ранее неисследованной территории, а не перечисление объективных признаков позволяет нам подавлять ужас и любопытство, которые автоматически вызывает непознанное. Мы чувствуем себя комфортно в новом месте, как только обнаруживаем, что там нам ничто не угрожает и не может причинить боль (в частности, когда мы скорректировали поведение и схемы представления так, чтобы ничто не могло угрожать нам или причинить боль). Результатом исследования, которое допускает управление эмоциями (что, по сути, порождает безопасность), является не объективное научное описание, а анализ того, как последствия неожиданного события повлияют на наши действия и желания. То есть мы определяем, чем является объект с точки зрения древних эмоций и личного опыта. Конечно, и ориентировочный рефлекс, и исследовательское поведение, которое следует за его проявлением, допускают разложение неизвестного на знакомые категории объективной реальности. Однако эта способность развилась относительно поздно с исторической точки зрения. Она появилась всего четыреста лет назад[110] и поэтому не может считаться основой мышления или оценки. Точное определение коллективно воспринимаемых чувственных качеств вещей, которые обычно рассматриваются как неотъемлемая часть описания современной реальности, служит, повторюсь, лишь вспомогательным средством более глубокого процесса оценки и используется для выявления природы явлений, уместных или предположительно уместных в конкретной ситуации.
Когда все идет по плану, когда люди действуют и получают желаемое, они счастливы и чувствуют себя в безопасности. Если не случается ничего плохого, корковые системы, ответственные за организацию и осуществление целенаправленного поведения, отлично контролируют ситуацию. Но они теряют бразды правления, когда планы и фантазии, порожденные корой головного мозга, рушатся. В игру вступают сравнительно древние лимбические системы гиппокампа и миндалевидного тела и начинают изменять эмоции, толкование событий и поведение. Гиппокамп, по-видимому, особо специализируется на сравнении интерпретируемой реальности настоящего, проявляющейся сфере субъективного восприятия, с фантазиями об идеальном будущем, создаваемыми премоторной областью коры (которая, в свою очередь, выступает в качестве посредника высшего порядка – так называемого короля – всех специализированных подсистем, составляющих более фундаментальные, или первичные, компоненты мозга). Эти фантазии, порожденные желанием, можно рассматривать как побудительные предположения относительной вероятности событий, происходящих в ходе текущей целенаправленной деятельности. Вы создаете модель чего-то ожидаемого – того, чего вы на самом деле хотите, по крайней мере, в большинстве случаев, – используя уже известную информацию в сочетании с тем, что вы изучаете, совершая действия. Гиппокампальный компаратор[111] постоянно и бессознательно
