дискуссии о внутренней цензуре и самоцензуре уже периодически возникали. И основные социальные сети предусмотрели временные блокировки аккаунтов пользователей за оскорбительные высказывания. Тот же Twitter в ежегодных отчетах сообщает, что, борясь с дезинформацией, он имеет возможность скрывать те или иные твиты, даже на страницах первых лиц государств. Но такого прецедента, который бы демонстрировал солидарную власть владельцев Big Tech – компаний над действующим президентом – представителем политической власти, а также всеми пользователями и контентом, еще не случалось. Это сразу же обеспокоило мировых лидеров. С критикой выступили Э. Макрон[819] и А. Меркель[820]. ООН также высказала озабоченность этим решением, поскольку корпорации превысили свои полномочия в регулировании опасных заявлений в Интернете[821]. Логика обеспокоенности проста: правительства (особенно тоталитарных государств), опасаясь власти цифровых монополий, могут установить жесткий госконтроль за Интернетом.
Во-вторых, по мнению аналитиков, «ускорится так называемая “балканизация интернета”. Страны будут вводить свои суверенные нормы»[822]. Правительства крупных держав будут прилагать усилия по корректировке политики наднациональных цифровых компаний, не говоря уже о жестком регламентировании локальных. Китай же «просто получил очередной стимул, чтобы еще быстрее двигаться к собственному интернету. Учитывая, что его цифровая популяция сопоставима с англоязычной, он вполне может построить автономную сеть с достаточным рыночным потенциалом, потребным для собственных цифровых гигантов»[823]. Таким образом, «балканизация» Интернета может привести к цифровому изоляционизму и усложнить все виды современных цифровых коммуникаций и сотрудничества.
В этой связи надо отметить, что 1 ноября 2019 г. в России уже вступил в силу закон о «суверенном интернете»[824]. Суть закона, прежде всего, заключается в том, чтобы создать собственные корневые серверы на территории Российской Федерации. В настоящий момент корневые серверы принадлежат разным компаниям США, Европы и Японии. В России есть копии этих серверов. Создание собственных, по мнению законодателей, может обеспечить бесперебойную работу Интернета даже в том случае, если Россия будет отключена от него в результате кибератаки или политического решения. «Помимо создания корневых серверов, целью законодателя является создание централизованной системы контроля за интернет-трафиком внутри страны. Это позволит полностью отслеживать весь входящий и исходящий трафик, что, в свою очередь, позволит изменить механизм блокировки сайтов, распространяющих запрещенную законом информацию[825]. С 1 января 2021 г. владельцы технологических сетей связи должны использовать национальную систему доменных имен (ru., su., рф.) и и применять технические и программные средства, работающие в соответствии с требованиями, установленными Федеральным агентством связи РФ. Часть критиков данного закона высказывают сомнения в необходимости и технической возможности создания собственных корневых серверов. Некоторые эксперты акцентируют внимание на появившейся возможности официальной блокировки сайтов со стороны Роскомнадзора и, таким образом, на введении внутренней цензуры.
Поэтому, в-третьих, на фоне обсуждения реальных киберугроз, проблем утечки цифровых данных пользователей и угроз информационной и инфраструктурной безопасности государствам, все чаще стал обсуждаться концепт «цифровых прав человека» и роли государства в обеспечении этих прав. Дискуссии по этому вопросу ведутся, прежде всего, в рамках существующей с 2006 г. площадки ООН – Форума по управлению Интернетом (Internet Governance Forum). Наряду с международным, проводятся также региональные и национальные форумы по управлению Интернетом. Российский форум по управлению интернетом проходит с 2010 г., традиционно дата его проведения привязана к дню рождения домена. RU – 7 апреля.
В-четвертых, эксперты прогнозируют, что в результате усиления государственного контроля за национальными сегментами Интернета могут возрастать протестные и экстремистские настроения тех социальных групп, которые будут заблокированы и/или не представлены (либо представлены частично) на локализованных интернет-площадках. Глобальная сеть может не только перестать быть глобальной, но и перестать быть тем пространством, где каждый мог высказываться и потенциально быть услышанным. Недовольство, которое не сможет реализовываться в Сети, приведет к возможной маргинализации протестных групп и росту насилия и экстремизма в реальном мире.
10.6. Пропагандистский аспект современного дипломатического дискурса
Рассмотрев исторические, теоретические, институциональные и технологические аспекты появления пропагандистской составляющей в деятельности госучреждений и дипломатических ведомств, мы пришли к выводу, что эта составляющая в XX и XXI вв. характерна для подавляющего большинства стран, особенно для мировых и региональных держав, чьи интересы пересекаются на международной арене. Анализ дипломатического дискурса также подтверждает этот вывод.
Исследования дипломатического дискурса, как правило, предпринимаются в рамках лингвистики и теории коммуникаций. Нам представляется наиболее целостным определение дипломатического дискурса, данное Л. Н. Терентием: «Дипломатический дискурс может рассматриваться как особая форма коммуникативной деятельности, главное отличие которой от других видов коммуникаций заключается в ее разнонаправленном характере, что обусловлено различными целями и задачами, реализуемыми в разных контекстах – публичном и закрытом»[826]. Это определение подчеркивает особенности дипломатического дискурса, заключающиеся в том, что агент и клиент коммуникации могут как иметь одинаковые цели и задачи, одинаковое понимание проблемы и общий профессиональный язык, так и представлять разные трактовки обсуждаемой в рамках дипломатического диалога проблемы, разные цели и задачи в этом диалоге и непонимание профессионального языка.
В первом случае имеет место закрытый дискурс. Он характерен для формата дипломатических двусторонних (многосторонних) консультаций, переговоров, подписания соглашений. Долгое время именно закрытый дискурс господствовал в дипломатической практике, когда она строилась прежде всего в формате двусторонних отношений, не занималась решением глобальных проблем в формате международных организаций и социальных сетей. Коммуникация происходила между двумя профессионалами или командами профессионалов. Искусство и успешность коммуникации в рамках закрытого дискурса определялись во многом личностью дипломата, его образованием, опытом, лингвистическими способностями и риторикой. Цель такой коммуникации, как правило, заключается в достижении компромисса, во взаимовыгодном решении проблемы. Способы такого решения могут быть весьма сложными, но возможными в рамках различных стратегий ведения переговоров.
Адресат (клиент) публичного дискурса – широкая массовая аудитория. И здесь дипломатический дискурс вынужден приближаться, а зачастую полностью совпадать с дискурсом политическим. Широкая аудитория предполагает, например, группу стран (или все остальные страны мира) с весьма различными интересами. Целью политического дискурса в широком смысле является борьба за власть, целью дипломатического дискурса – защита интересов своей страны. Когда дипломатия переходит из закрытой сферы в публичную, из двустороннего в многосторонний и сетевой формат, цели политического и дипломатического дискурсов начинают сближаться и совпадать. Особенно это заметно на примере отношений (дискурсов) великих держав и других крупных игроков на международной арене: борьба за власть и защита интересов сливаются в единую цель – борьбу за доминирование. Наличие ядерного оружия и рамки международного права определяют невозможность осуществить доминирование традиционными способами (победа в войне, захват территорий). В этих условиях борьба разворачивается в экономическом, технологическом, культурном, научном и сетевом (информационном) пространстве. Именно в последнем она приобретает характер информационной войны, а следовательно, может использовать методики пропаганды и
