Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 112

Тяжелым поражением советского общества стало отступление перед мещанством интеллигенции. Она составляла важную системообразующую компоненту советского общества (его даже иногда называют интеллектоцентричным). Но интеллигенция — это и есть антипод мещанства, на это обращал внимание уже А.И. Герцен. П.Н. Милюков в «Вехах», рассматривая интеллигенцию и мещанство как «чистые» типы, писал: «Если между интеллигенцией и «образованным классом» иногда еще устанавливается известная иерархия, то между интеллигенцией и «мещанством» теоретики интеллигенции большей частью подчеркивают полную противоположность. Интеллигенция безусловно отрицает мещанство; мещанство безусловно исключает интеллигенцию» [116]. Но дальше П.Н. Милюков показывает, что эти два чистых типа в каждой конкретной личности находятся в состоянии единства и борьбы противоположностей, и между ними возможны «постепенные и неуловимые переходы».

Такой переход и произошел в советской интеллигенции (как социокультурной группе) в 70-80-е годы XX в. Ведь разночинная русская интеллигенция стала складываться в середине XIX в. как культура социалистическая, отрицающая и крепостничество, и буржуазность. А на «интеллигентских кухнях» в преддверии перестройки мечтали уже именно о буржуазных ценностях, а иногда и о прямо крепостнических.

Н.А. Бердяев писал: «Интеллигенция не есть социальный класс… Интеллигенция была идеалистическим классом, классом людей, целиком увлеченных идеями и готовых во имя своих идей на тюрьму, на каторгу, на казнь». Но при этом, подчеркивает O.K. Степанова, подразумевался совершенно определенный род идей — только таких, где «правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью».

Она добавляет об эволюции интеллигенции в течение века: «Интеллигенция в России появилась как итог социально-религиозных исканий, как протест против ослабления связи видимой реальности с идеальным миром, который для части людей ощущался как ничуть не меньшая реальность. Она стремилась во что бы то ни стало избежать полного втягивания страны в зону абсолютного господства «золотого тельца», ведущего к отказу от духовных приоритетов. Под лозунгами социализма, став на сторону большевиков, она создала, в конечном итоге, парадоксальную концепцию противостояния неокрестьянского традиционализма в форме «пролетарского государства» — капиталистическому модернизму» [172].

Понятно, что сдвиг в сознании советского интеллигента от идеалов равенства и справедливости к мещанской буржуазности (в число олигархов наши инженеры и врачи попасть не надеялись, да и не хотели, их «утопия Запада» была очень туманной), создал непосредственную угрозу для советского строя — ведь именно интеллигенция в городском обществе укрепляет или подрывает легитимность социального и политического порядка. Выпадение интеллигенции из структуры культурно-исторического типа советского человека сразу обессилило всю эту конструкцию.

Главное действующее лицо в установлении или подрыве гегемонии — интеллигенция. Главная общественная функция интеллигенции — создание и распространение идеологий, установление или подрыв гегемонии того или иного порядка. Таким образом, интеллигенция — главный субъект, создающий или разрушающий условия для эффективных ударов «боевых» сил противника.

Рассуждая в духе А. Грамши, социолог Г.С. Батыгин пишет: «Интеллектуалы и публицисты обеспечивают трансмиссию „социального мифа“: идеологий, норм морали и права, картин прошлого и будущего. Они устанавливают критерии селекции справедливого и несправедливого, достойного и недостойного, определяют представления о жизненном успехе и благосостоянии, сакральном и профанном. Любая тирания уверенно смотрит в будущее, если пользуется поддержкой интеллектуалов, использующих для этого образование, массовую информацию, религию и науку. Но если альянс власти и интеллектуалов нарушен, происходит кризис легитимности и реформирование системы» [10, с. 45].

К 70-м годам XX в. мещанство сумело добиться культурной гегемонии над большой частью городского населения и эффективно использовало навязанные массовой культуре формы для внедрения своей идеологии. Советский тип вдруг столкнулся со сплоченным и влиятельным «малым народом», который ненавидел все советское жизнеустройство и особенно тех, кто его строил, тянул лямку. Никакой духовной обороны против них государство уже и не пыталось выстроить.

Советский тип сник в ходе мировоззренческого кризиса в 70-80-е годы XX в., не смог организоваться и проявить волю во время перестройки и был загнан в катакомбы. Но ни КПСС, ни ВЛКСМ, ни государство не смогли (и даже не попытались) заместить на общественной арене этот культурно-исторический тип родственным ему типом, который продолжил бы реализацию советского проекта. Напротив, на арену с помощью всех ресурсов власти и провластной интеллектуальной элиты был выведен тип-антипод. Господствующие позиции заняло мещанство, в том числе криминализованное. Эта смена культурно-исторического типа и предопределила резкую утрату жизнеспособности России как цивилизации. Та культурная общность, которая стала господствовать в России, не обладает творческим потенциалом и системой ценностей, которые необходимы, чтобы «держать» страну, а тем более сплотить общество для модернизации и развития.

Советский тип был загнан в катакомбы, но не исчез. В нынешней России это молчаливое большинство, хотя и пережившее культурную травму. Сейчас неважно, какое духовное убежище соорудил себе каждый из людей этого типа: стал ли он монархистом, ушел ли в религию или уповает на нового Сталина. В нынешнем рассыпанном обществе именно эти люди являются единственной общностью, которая обладает способностью к организации, большим трудовым и творческим усилиям. Именно они могут быть собраны на обновленной матрице, ибо сохранилось культурное ядро этой общности, несущее ценности и смыслы российской цивилизации, ценности труда, творчества и солидарности.

Соответственно структуре и ходу реализации советского проекта в послевоенное время складывалась противостоящая ему антисоветская программа, корнями также уходившая в период вызревания и взрыва революции начала XX в. Это была программа «второго поколения», первый ее вариант был задушен в 30-е годы XX в., а потом общество сплотилось в подготовке к войне и в самой Великой Отечественной войне — люди, в душе отвергавшие советский строй, в большинстве своем на время подавили в себе эти чувства и пошли на фронт или на тяжелую тыловую работу. Они в период общенародной мобилизации не стали отщепенцами.

В целостном современном виде ядро этой новой антисоветской программы сложилось в 60-е годы XX в. в среде «шестидесятников». Я с 1960 г. работал в Академии наук и помню разговоры, которые непрерывно велись в лаборатории, на домашних вечеринках или в походе у костра, — оттачивались аргументы против всех существенных черт советского строя. «Шестидесятники» — легальные инакомыслящие, они были близки к власти и всегда имели трибуну.

Что же понимать под «антисоветским проектом»? Ведь сейчас антисоветские идеологи упорно твердят о том, что никакого проекта не было, что «все рухнуло само», что «хотели как лучше» и т.д. Это мелочные оправдания — под проектом понимается не сетевой график действий М. Горбачева, а вещь более принципиальная.52 Видные деятели интеллигенции целенаправленно и методически, как энциклопедисты во Франции, убеждали граждан в негодности всех устоев советского порядка. Так и вызревало то, что можно назвать «проектом». Над ним работали в самых разных «нишах» общественного сознания: и ученые, и поэты, и священники. Книги и фильмы с антисоветским подтекстом, теле- и радиопередачи, песни бардов, черный юмор и анекдоты — все имело идеологическую антисоветскую нагрузку.

Вот, например, история одного маленького отряда, «методологического сообщества», или «игропрактиков». Этот кружок работал с 1952 г. под руководством Г.П. Щедровицкого. Среди его основателей — А.А. Зиновьев, М.К. Мамардашвили и Б.А. Грушин. Все обсуждения записывались на магнитофон и затем распечатывались на пишущих машинках (за 40 лет скопились сотни томов машинописных материалов семинаров и игр). Как пишет историк, это движение «проводило подспудную кропотливую работу, готовя перемены. Не случайно его представители оказались в первых рядах, когда эти перемены начались» [99].

Антисоветский проект «шестидесятников» не собран в каком-то одном большом труде, хотя и есть отдельные сборники с его более или менее связным изложением — например, книга-манифест «Иного не дано» (1988). Его сущность изложена в огромном количестве сообщений по частным вопросам, в «молекулярном» потоке идей, символов и метафор. Крупные фигуры были лишь своего рода опорами, устоями всего этого движения, задавали его траекторию и мифологию. Близкие им духовно партийные деятели и члены научно-гуманитарной верхушки сотрудничали эффективно, но не явно.

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 112