И все же термин «пропаганда», по выражению Г. Почепцова, был в основном «скомпрометирован» тоталитарными государствами, и поэтому, как он считает, в настоящее время появились новые термины: теперь те же функции возложили на «стратегические коммуникации» и «операции влияния»[115]. Согласимся с утверждением ученого в том, что указанные термины не носят того негативного оттенка, который присущ пропаганде.
Представляется необходимым выделить три различных подхода к определению понятия «стратегические коммуникации»: американский, европейский и российский. Начнем с американского подхода, поскольку термин «стратегические коммуникации» получил распространение прежде всего в США.
Американский подход. Термин «стратегические коммуникации» впервые использовал в 2001 г. Винсент Витто, глава Оперативной группы по научным исследованиям распространения управляемой информации[116]. Он констатировал, что стратегические коммуникации являются жизненно важными для американской политики безопасности. В течение следующих десяти лет в США появилось множество докладов, статей, сообщений, комментариев, сообщений, касающихся стратегических коммуникаций[117]. В 2009 г. социолог К. Паул собрал и сравнил выводы из 36 таких докладов[118], а в 2011 г. предложил свое определение, предлагая трактовать стратегические коммуникации как «скоординированные действия, сообщения, изображения и другие формы сигналов или вовлечения, направленные на информирование, влияние или убеждение избранных аудиторий в поддержку национальных целей»[119]. Необходимо добавить, что К. Паул делает различие между «влиянием» и «манипуляцией». С его точки зрения, «стратегические коммуникации должны быть синонимичны виртуозному убеждению, но должны быть полностью свободны от лжи, частичной правды и спина»[120].
Постепенно, по мнению ряда ученых, в среде американского экспертного сообщества концепция «стратегической коммуникации» стала доминировать над идеями «мягкой силы» Дж. Ная, заменив прежнюю стратегию вовлечения и партнерства в рамках публичной дипломатии на диалоговую пропаганду[121].
Удачной, с нашей точки зрения, теоретической находкой последних лет в области стратегических коммуникаций в США стало обращение к проблеме нарратива как к способу организации вербальной информации. С. Р. Корман определяет нарративы как систему рассказов, которые продвигают определенные темы и архетипы[122]. Принципиальные возможности стратегических нарративов заключаются в том, что они «могут конструировать, влиять и формировать ожидания»[123]. Немаловажная часть существования нарратива – контекст ситуации или дискурс, в котором он воплощается и наполняется индивидуальным содержанием.
В настоящее время широко цитируемым остается определение Департамента обороны США: стратегические коммуникации – это «целенаправленные действия правительства США для понимания и вовлечения ключевых целевых аудиторий в создание, укрепление или сохранение благоприятных условий для расширения интересов, политик и задач США через реализацию скоординированных программ, планов, тем, ключевых сообщений и синхронизированных продуктов с использованием всех инструментов государственной власти»[124].
Таким образом, речь идет о синхронизации инструментов национального влияния (дипломатия, информация, вооруженные силы, экономика), а также о взаимопроникновении коммуникаций в нетрадиционные для нее области и нетрадиционных областей – в коммуникации. Стратегические коммуникации – это процесс, который включает не только коммуникаторов, но и игроков из других сфер деятельности организации.
Стратегические коммуникации используются для того, чтобы информировать, влиять и убеждать зарубежные аудитории и общественность[125]. К компонентам стратегических коммуникаций, с точки зрения американских военных аналитиков, относятся информационные операции, психологические операции, публичная дипломатия и общественно-политические коммуникации (public affairs).
Подход Европейского союза. Чтобы представить подход Европейского союза к пониманию стратегических коммуникаций, воспользуемся прежде всего данными доклада, который подготовил Институт исследований безопасности Европейского союза (European Union Institute for Security Studies, EUISS) во Франции по заказу Европейского парламента[126].
Европейский парламент дает очень простое и понятное определение: стратегические коммуникации – это коммуникативная деятельность в соответствии с повесткой дня или планом. «Область “коммуникаций” широка, она охватывает отдельных лиц и организации, которые создают новости или продвигают информацию (фирмы по связям с общественностью, вещательные компании), которые предоставляют новости и СМИ (журналисты), а также изучают взаимодействие между медиа и обществом (исследователи). В качестве зонтичного термина “стратегические” коммуникации объединяют их всех»[127].
Европейские исследователи используют также определение, предложенное в 2011 г. в докладе Chatham House*, в котором стратегические коммуникации описываются как «систематическая серия устойчивых и последовательных мероприятий, проводимых на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях, что позволяет понимать целевые аудитории и определять эффективные каналы для продвижения и поддержки конкретных типов поведения»[128]. В качестве компонентов стратегических коммуникаций выделяются элементы публичной дипломатии медиарилейшнз, реклама. Указывается, что термин «стратегические коммуникации» близок к термину «гибридная война» и часто ассоциируется с войной, тактикой, угрозами[129].
Подчеркнем, что в большинстве документов Европейского союза термин «стратегические коммуникации» употребляется в контексте пропаганды и практик дезинформации[130]. Причем в документах Европейского союза прослеживается различное понимание терминов «пропаганда» и «дезинформация»: пропаганда – целенаправленное распространение информации и идей, дезинформация – систематический и преднамеренный обман[131]. В тех же документах отмечается, что «НАТО, кажется, использует “пропаганду” и “дезинформацию” как взаимозаменяемые»[132]. На сегодняшний же день внешние коммуникации и общественная дипломатия стали ключевым приоритетом Европейского союза. Согласно Плану действий по стратегической коммуникации (Teh Action Plan on Strategic Communication), представленному Европейским союзом в июне 2015 г., предполагается поддерживать свободу выражения мнений, развивать инициативы публичной дипломатии, инвестировать в образование, медиа, расследовательский журнализм и различные социальные институты с целью обучить граждан правильно анализировать прессу, чтобы противостоять пропаганде[133].
Российский подход. В России до сих пор не сложилось единого и общепринятого понимания как стратегических коммуникаций, так и пропаганды.
В середине 2000-х годов стратегические коммуникации изучались учеными, представляющими Петербургскую школу паблик рилейшнз (прежде всего профессором И. П. Яковлевым), однако эти исследования касались в основном коммуникаций в бизнес-среде. Современное состояние теории и практики публичных коммуникаций вызвало новый всплеск интереса к данной теме[134], что стало и ответом на реальные коммуникационные вызовы, и итогом исследовательской деятельности российских ученых: В. Ачкасовой, Д. Гавры, М. Грачева, Е. Егоровой-Гартман, С. Емельянова, Г. Мельник, Е. Пашенцева, О. Филатовой и др.
Так, например, в работах Д. Гавры акцент делается на стратегических коммуникациях в бизнесе[135]. М. Грачев
