В этом отношении представляют интерес также и другие модели односоставных предложений и предложений без сказуемо-подлежащной структуры (типа Сапоги – в пыли и т.п.).
Наконец, субъектно-предикатная структура суждения и его структура как пропозициональной функции по-разному соотносятся с синтаксической структурой его выражающего предложения: если выразителем одного из элементов субъектно-предикатной структуры может быть любой член предложения, то для предиката и аргументов суждения как пропозициональной функции в этом отношении есть определенные ограничения. Так, определение или наречное обстоятельство как член предложения не может выражать ни один из этих компонентов суждения как пропозициональной функции. Правда, по-видимому, определение может выражать только один из компонентов и субъектно-предикатной структуры суждения, а именно логический предикат, но не логический субъект. Этот вопрос, однако, нуждается в дальнейших исследованиях применительно к разным синтаксическим моделям предложения.
Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что существуют два уровня структуры суждения как формы мысли, выражаемой предложением: субъектно-предикатная структура и его структура как пропозициональной функции. Иначе говоря, не существует такой дилеммы, что суждение есть или пропозициональная функция (некоторые направления современной формальной логики), или оно есть форма мысли с субъектно-предикатной структурой (традиционная, аристотелевская логика). Каждая из этих структур мысли обусловлена одной из объективно присущих ей сторон, а именно: если суждение как пропозициональная функция фиксирует ту или иную объективную ситуацию, образуемую какими-либо объектами в их отношениях, то субъектно-предикатная структура обусловлена направленностью, ходом познания данной ситуации. С этим связана бóльшая лабильность субъектно-предикатной структуры, проявляющаяся в том, что одной и той же ситуации, фиксируемой в суждении как пропозициональной функции, может соответствовать несколько различных субъектно-предикатных структур, поскольку ход познавательного процесса, отражающего эту ситуацию, может изменяться. В самом деле, в качестве исходного, отправного пункта познания одной и той же ситуации могут выступать ее различные компоненты, что и приводит к перестройке субъектно-предикатной структуры отражающей эту ситуацию мысли. В этом, в частности, проявляется субъективная сторона познавательной деятельности человеческого мышления.
Лингвистическим подтверждением факта наличия двух уровней структуры суждения может служить то обстоятельство, что в составе предложения определенными языковыми средствами фиксируется и структура суждения как пропозициональной функции, и его субъектно-предикатная структура, благодаря чему предложение и имеет два уровня членения – синтаксический и логико-грамматический[217].
Существует точка зрения, согласно которой субъект и предикат суждения всегда выражаются соответственно понятиями о предмете (субстанции) и его признаках (акциденции), а в предложении – языковыми категориями подлежащего и сказуемого. Эта точка зрения основана на представлении о том, что познание является пассивным процессом отражения объективной действительности, т.е. в ее основе лежит метафизическое понимание этого процесса, свойственное всему домарксовскому материализму. Но, как показал еще Гегель, а затем с позиций диалектического материализма К. Маркс, Ф. Энгельс и В.И. Ленин, познание есть активная деятельность познающего субъекта, а не зеркальное, мертвое отражение объективной действительности. Наиболее очевидным образом активный характер познавательной деятельности человека проявляется в создании понятий о неких идеальных объектах вроде понятий идеального газа, абсолютно упругого или жесткого тела, чистого химического элемента и т.п. в таких науках, как физика и химия, или понятия идеального языкового типа (языка – эталона) вроде «чистого» синтетическо-агглютинативного или синтетическо-флективного языка в языкознании. При этом
«законы, формулируемые в этих науках, непосредственно относятся уже не к реальным эмпирическим объектам; они описывают некий идеальный „чистый“ случай, отвлекаясь от сложности реальной ситуации, конкретного эксперимента или наблюдения: идеальный газ, абсолютно упругие или жесткие тела, чистые химические элементы. Объективный мир при всем желании трудно стало представлять себе в виде „смеси“ подобных объектов. Скорее напрашивается мысль, что объекты эти – „вырожденные случаи“ реальных ситуаций (подобно механическому движению без трения). Но ведь это значит, что формулировки фундаментальных исследований – отнюдь не слепки естественных, природных связей»[218].
Более того, как отмечает тот же автор,
«современная фундаментальная наука переходит от конструирования идеальных образцов явлений, происходящих в природе, к исследованию объективных возможностей, выявлению того, что разрешено законами природы…»[219].
В.И. Ленин подчеркивал также, что субъективная сторона познавательного процесса является его обязательным компонентом. Так, приведя высказывание В. Гегеля о том, что
«познание, желающее брать вещи так, как они есть, впадает при этом в противоречие с самим собой»,
В.И. Ленин замечает:
«Очень верно!»[220].
В процессе познания направленность познавательного процесса, ход мысли при отражении одних и тех же явлений объективной действительности не являются постоянными. Исходными для того или иного мыслительного акта могут быть не только предметы, но и признаки, в результате чего в качестве субъекта суждения могут выступать не только понятия о предметах, но и понятия о признаках, и, наоборот, в качестве его предиката не только понятия о признаках, но и о предметах. Соответственно в предложении логический субъект может выражаться не только подлежащим – именем существительным в именительном, абсолютном или эргативном падежах, но и другими членами предложения – сказуемым, обстоятельством или дополнением. Подобным же образом и логический предикат может выражаться не только сказуемым, но и другими членами предложения. Потребность использовать в познавательном процессе понятие о признаке в качестве субъекта суждения, когда признак, следовательно, выступает как предмет мысли, а понятие предмета – в качестве предиката суждения приводит к тому, что в языке названия признаков могут выступать в той же форме, как и названия реальных, конкретных предметов, т.е. как существительные и, наоборот, названия предметов – как названия признаков. Этим объясняются, с одной стороны, образование в самых различных языках посредством самых разнообразных словообразовательных средств (аффиксов, внутренней флексии, конверсии и субстантивации) таких разрядов существительных, как абстрактные типа русских краснота и т.п., а с другой стороны, такого рода случаи, когда, например, в ряде языков любое имя в функции сказуемого становится глаголом, получая особый словообразовательный аффикс и словоизменительные формы глагола. Так, например, в эскимосском языке имеем: юк ‘человек’, юг-у-к′ ‘это есть человек’: малг′ук ‘два’, малг′уг-у-к ‘это есть два’ и т.п.[221]
В самодийских языках имя, выступающее в функции сказуемого, спрягается как глагол и ему свойственны в этой функции категории лица и времени, которые выражаются теми же формами, что и у глагола. Однако в отличие от эскимосского языка в самодийских языках имя в функции сказуемого не получает особого словообразовательного суффикса; наоборот, в этих языках глагол в отличие от имени включает специальную морфему, которая происходит от глагола ‘быть’[222].
То направление грамматических исследований (так называемый
