Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 155

приказал моему брату найти надежного врача, который мог бы написать заключение, что его жена совершила самоубийство. Мой брат пригласил известного специалиста по болезням сердца Левина и объяснил ему ситуацию и требование Сталина. Левин ужаснулся. На это мой брат сказал ему, что он не покинет здание НКВД, пока не сделает того, что от него требуется. Левин решительно отказался. Через нескольких дней в советских газетах появилось сообщение о том, что врач Левин арестован за страшные преступления: он сознательно ставил неверные диагнозы, намеренно неправильно лечил руководящих партийных работников, приближая тем самым их смерть, соблазнял малолетних девочек и т. д. Левина допрашивали и мучили денно и нощно несколько недель. Арестовали его семью. Наконец Левин сдался и подписал заключение, в котором значилось, что жена Сталина совершила самоубийство (ШК 127).

Поведала сестра Ягоды и о смерти Горького (о которой ходили слухи):

Когда Сталин приказал ему убрать Максима Горького, брат оказался в тупике. Известно, что Максим Горький многие годы оправдывал сталинские преступления и поэтому считал себя вправе и поучать самого Сталина. Некоторое время Сталин это терпел, но когда чаша его терпения переполнилась, он решил Горького убрать. Конечно, выполнить это задание должен был мой брат <…> (ШК 128).

В главе «Смерть генерала Брёдиса» слово берет сам Штайнер на правах наблюдателя. Начинает он как классический реалист, поддерживающий повествовательное напряжение в преддверии некоего чрезвычайного события:

Утром двадцатого сентября по пути из туалета в камеру мы заметили, что в коридоре необычно много солдат. Большинство из них мы знали, так как они постоянно находились здесь. Начали выдвигаться самые невероятные предположения <…> Людей из камер вытаскивали до полуночи. При этом происходили ужасные сцены. Были слышны крики, плач, звон ключей. У нас в эту ночь никто не спал. Мы чувствовали, что и в других камерах царит большое возбуждение. Было слышно, как жертвы прощаются с товарищами. – Прощайте, товарищи! – Прощай! – отвечал хор сокамерников. <…> Последним на очереди был генерал Брёдис. Как только рядом с нашей камерой раздался звон ключей, генерал обнял меня и сильно прижал к груди. – Прощайте, прощайте, – произнес он. – Брёдис! Генерал покинул камеру, словно выходил на прогулку. Этот храбрый человек умер в норильской тюрьме 21 сентября 1942 года около четырех часов вечера[450]. <…> На следующий день мы с помощью тюремного телеграфа подсчитали, что за два дня было расстреляно более четырехсот человек. Большую часть расстрелянных к смертной казни приговорило ОСО, остальных – лагерный суд (ШК 189–195).

Упоминанием об оставшейся со вчерашнего дня холодной баланде расстрелянного определяется аффективно-стилистическое решение всего эпизода.

Подобные моменты есть и в главе «Смерть Рудольфа Ондрачека»:

На следующее утро мы пошли на работу. <…> Было холодно – минус сорок пять градусов. Мы подошли к воротам, и мне показалось, что я в бреду: в полуметре от земли, связанный проволокой, висел голый труп. Проволокой ему скрутили ноги и грудь, голова свисала, остекленевшие глаза была полуоткрыты <…>. А над его головой была прибита табличка с надписью: «Такая судьба ждет каждого, кто попытается бежать из Норильска» (ШК 106).

В этом до неузнаваемости обезображенном человеке он узнает своего друга Рудольфа Ондрачека – и хочет выяснить, почему того обвинили в попытке бегства. В ответ на расспросы врач сообщает, что измученный выполнением трудовой нормы, совершенно обессилевший Ондрачек просто упал замертво.

Из главы «Истребление евреев», где Штайнер пересказывает историю жизни своего солагерника-еврея – полковника Ровинского, мы узнаем о тайном приказе Сталина увольнять евреев из всех учреждений и выселять из крупных городов. Объявленная в 1952 году новость о «заговоре врачей-евреев, которые хотели уничтожить вождей коммунистической партии Советского Союза», спровоцировала беспрецедентный погром (ШК 472)[451]. Эту неслыханную клеветническую кампанию, решающую роль в которой сыграла пресса, Штайнер называет «маленьки[м] эпизод[ом] большой акции истребления евреев, которых не успел уничтожить Гитлер» (ШК 470). Это одно из мест, где Штайнер предстает не только рассказчиком, но и комментатором.

Отказ Штайнера от дифференцированного описания собственных переживаний, кроме описания телесных ощущений в периоды тяжелой болезни, то есть известная сдержанность саморепрезентации, пронизывает и его собственную жизненную историю, которую он сплетает с историями других. Излагает он ее буднично: рассказывает о своей подпольной деятельности в Вене, Югославии, Париже, о работе в Москве, проживании в гостинице «Люкс» с другими видными международными коммунистами, которые, как и он, были арестованы[452]. Вспоминает свою реакцию на прибытие пленных немцев – эсэсовских офицеров из немецких лагерей смерти, политических заключенных, действительно совершивших «ужасные преступления» (ШК 467). Они, по его словам, находились под усиленным надзором и классифицировались как «каторжники», что означало особо тяжелые принудительные работы. Тот факт, что он вынужден жить с ними в одном лагере, доставляет ему беспокойство. В разговоре с одним солагерником (шеф-поваром), чья задача – слушать его, чтобы получить возможность донести, Штайнер отрицательно оценивает оборот, который приняло развитие социализма. Поскольку он стремится ясно высказать это в автобиографии, то реконструирует сказанное в Норильлаге, цитируя собственную речь:

Я говорил ему о том, что миллионы людей, которые и поныне верят в социализм, имеют о нем совершенно иное представление. Они твердо убеждены, как и я прежде, что в России строится новый мир, что это счастье не только для русского народа, что вскоре свобода и благоденствие овладеют всем миром. А что же из всего этого вышло? Режим насилия и террора, миллионы невинных, сидящих в лагерях и тюрьмах. Одним словом, обман (ШК 125).

Эти неосторожные, по-видимому, слова навлекли на него новый суд. В автобиографии они превратились в некое кредо, облекаемое в выражения из политического жаргона. В другом (не имевшем последствий) разговоре с более молодым солагерником он выражается еще решительнее:

– Саша, неужели ты все еще не понимаешь, что после смерти Ленина и прихода к власти Сталина постепенно было истреблено все, что имеет связь с подлинным социализмом? Прежде всего было распущено Общество старых политкаторжан, затем постепенно уничтожались все те, кто остался верен подлинному социализму (ШК 266).

Штайнеру важно было включить в свою книгу политически-мировоззренческие рассуждения, а себя вывести пусть и критически настроенным, однако верящим в идею истинным коммунистом. Из его «вероисповедания» следует, что отчасти постепенное, отчасти шоковое постижение несправедливости системы сделало его антисталинистом, но не привело к полному отречению от коммунистической идеологии. «Обращения», как в случае Солженицына и Гинзбург, с ним не произошло.

Штайнер не только пересказывает рассказы, но и реконструирует сцены, которые наблюдал и в

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 155