Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 123

души обеспокоенные заявлениями Милюкова, но также осознавшие, какую политическую выгоду можно извлечь из этой темы, надавили на Временное правительство, чтобы оно отвергло линию Милюкова и перешло на позицию революционного оборончества. Министры, стоявшие левее Милюкова, а именно Керенский и Терещенко, добились принятия компромиссной декларации от 27 марта (9 апреля). Эта декларация предоставляла «воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировою войной и ее окончанием», в то же время признавая, что «цель свободной России не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов»[421]. В то же время Временное правительство, в первые же дни революции устранившее любую формальную дискриминацию по этническому признаку, теперь признало и некоторые ограниченные политические права народностей в империи. 27 марта (9 апреля) Эстония потребовала «местного самоуправления», на что правительство быстро отреагировало, издав ряд нормативных документов от 30 марта (12 апреля), проводящих демаркационную линию между Эстонией и Латвией и разрешив выборы местных органов самоуправления, в том числе использование национального языка в местных государственных документах. Однако этим регионом по-прежнему управлял комиссар, назначенный Временным правительством, а любое сообщение между центром и местами должно было осуществляться на русском языке[422]. 1 (14) апреля городская дума Риги обсудила новый состав местного властного органа, который бы гарантировал пропорциональное представительство этнических меньшинств в городе: 11 мест для немцев, девять для русских, восемь для евреев, семь для литовцев и два для поляков, плюс одно место для особого представителя от латышских стрелков[423].

Милюков, увлеченный сложным дипломатическим вальсированием с другими союзными державами, принял недальновидное решение противодействовать этим крепнущим антиимпериалистическим настроениям. Заявление Временного правительства от 27 марта (9 апреля) намеренно было сделано в форме не дипломатической ноты, а внутренней декларации, и дипломаты союзников приняли игру, заметив, что не получали каких-либо уведомлений от новой власти о пересмотре военных задач. Это только усилило давление на Милюкова, от которого требовали выпустить официальную ноту, проясняющую ситуацию, что он и сделал 18 апреля (1 мая). В документе, в основном представлявшем собой хвалебную песнь Вудро Вильсону, «президенту нашего нового союзника, великой заатлантической республики», он не упоминал Проливы или какие-либо иные возможные приобретения за рубежом и повторно заявил, что желает «самоопределения угнетенных национальностей». Но также он ясно и четко отверг возможность сепаратного мира и заявил о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы»[424]. Упор на соблюдение союзнических обязательств и борьба до победного конца была декларацией симпатии к империализму, и члены Петросовета немедленно это поняли. Если России предстояло вести войну, пока Британия и Франция не решат, что победа достигнута, тогда Россия будет в итоге сражаться за их империалистические амбиции, поскольку никто не ждал, что лидеры Британии и Франции согласятся с лозунгом «Мир без аннексий и контрибуций»[425]. Милюков поставил на кон свою карьеру и судьбу русского либерализма, заявив, что «всенародное стремление» заключается в том, чтобы продолжать войну, исходя из военных задач союзных держав.

Ставка была проиграна. Как мы видели, в армии существовало полное единство, основанное на принципе революционного оборончества. Как печально отмечал Брусилов, «одного мне не удавалось – это получить обещание наступать и атаковать вражеские позиции. Тут уже на сцену выступали слова: “без аннексий и контрибуций” и дальше дело никак не шло» [Брусилов 1929:214]. Так поступила даже группа добровольцев-энтузиастов, намеренная создать особые ударные формирования и 2 (15) июня пообещавшая «броситься на немецкие баррикады», чтобы гарантировать «мир без аннексий и контрибуций, на принципах национального самоопределения» [Солнцева 2007:52]. В отличие от заявления Милюкова о стремлении к полной победе, солдаты 47-го Украинского полка Юго-Западного фронта за несколько дней до того отказались выйти на линию фронта, объявив: «Нам не нужна высота 1064» – и протестуя по поводу того, что только офицеры говорят о возможности «сокрушить немцев». Солдаты нетерпеливо ждали вестей о том, что Совет заключил мир [Wildman 1980: 333]. Если бы Центральные державы предложили сепаратный мир без аннексий и контрибуций, солдаты бы на это согласились.

Эти противоречия между широко распространенными взглядами на войну и заявлением Милюкова стали явными, когда содержание ноты было предано гласности. В. И. Ленин, недавно приехавший из Швейцарии, помог составить резолюции Центрального комитета партии большевиков, в которых осуждался «насквозь империалистский» характер Временного правительства, которое, «связанное по рукам и ногам англо-французским и русским капиталом», продемонстрировало лживость всех своих обещаний о мире[426]. В тот же день солдаты Петроградского гарнизона выказали свое согласие. Во главе с представителями Финляндского гвардейского полка, солдатами Кексгольмского гвардейского полка и знаменитыми павловцами, 25 000 солдат собрались на площади перед Мариинским дворцом с плакатами, гласящими: «Долой политику Милюкова!» и «Да здравствует мир без аннексий и контрибуций» [Голиков, Токарев 1956: 42]. Демонстрация превратилась в митинг, где звучали гневные слова и призывы, а по всему городу (да и по всей стране) в тот же день прошли небольшие митинги солдат и мирного населения. Ширились также и ответные демонстрации. Группы сторонников Милюкова и Временного правительства вышли на улицы с лозунгами «Да здравствует Временное правительство!» и «Долой Ленина!» [Голиков, Токарев 1956: 45]. Генерал Л. Г. Корнилов, недавно отозванный с фронта, чтобы принять командование гарнизонами Петрограда как начальник Петроградского военного округа, просил разрешения использовать войска для подавления мятежей. Правительство отклонило просьбу, указав, что их сила кроется в «моральном влиянии» [Browder and Kerensky 1961, 3:1241]. Разочарованный Корнилов просил и получил дозволение уехать обратно на фронт. В туже ночь делегация Петросовета во главе с представителями этнических меньшинств с окраин империи (Чхеидзе и Церетели) на встрече с членами Временного правительства убедила их отозвать ноту [Голиков, Токарев 1956: 48]. И снова Милюков занял жесткую линию, заявив, что недопустимо вносить подобный разброд в его дипломатию. Однако на следующий день уличные демонстрации перешли в насильственные действия, несколько человек были ранены в перестрелке у Невского проспекта. Лидеры Петросовета и Временного правительства, напуганные развитием революционных событий, 22 апреля (5 мая) заключили компромисс. Милюков разъяснил, что его нота не противоречила антиимпериалистическим настроениям, выраженным в правительственной декларации 27 мая (9 апреля). Совет принял это объяснение и убедил рабочих и солдат прекратить вооруженные демонстрации [Browder and Kerensky 1961, 2: 1100-1101; 1241-1242].

Но урон уже был нанесен. В армейской среде путаные идеи о войне и революции теперь выкристаллизовались в критику империализма и требования мира. В пасхальное воскресенье, по воспоминаниям Ф. Степуна, на солдатских

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 123