Большой известностью во времена Чингис-хана пользовался даосский монах Чан Чунь (Цю Чуцзи). Чингис слышал о Чан Чуне и, находясь в западном походе, с берегов Иртыша вызвал его к себе, чтобы познать секреты даосов и узнать тайну достижения бессмертия. Чан Чунь согласился прибыть в ставку Чингисхана[53], безусловно подчинившись силе, но в то же время он, возможно, надеялся повлиять на грозного хана и уменьшить кровопролитие. Чан Чунь был поэтом, и в одном из стихотворений, сочиненных им в пути, он сам так писал о целях своего путешествия:

Я иду к местопребыванию государя, что на вершинах реки.

Для того чтобы прекратить войны и возвратить мир!

[Си юй цзи, с. 329).

Оба они ошибались — и кровавый завоеватель, и мудрец-поэт, постигший тайны магии и достигший величия духа. Каждый ждал от другого невозможного.

16 мая 1222 г. Чан Чунь прибыл к Чингис-хану, преодолев громадный путь через Северный Китай, Монголию, Восточный Туркестан и Семиречье к берегам Амударьи. После обычного обмена приветствиями Чан Чуню было позволено сесть, ему подали еду, и Чингис-хан задал ему тот вопрос, на который страстно желал получить ответ:

— Святой муж! Ты пришел издалека, какое у тебя есть лекарство для вечной жизни, чтобы снабдить им?

Монах ответил:

— Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства бессмертия [там же, с. 320].

Ответ его был правдив и прост. Он не требовал особых истолкований, и Чингис понял, что и ему, грозному владыке Востока и Запада, уготована всеобщая участь.

Мы не знаем, обратился ли Чан Чунь к Чингису со своей просьбой, но и он ясно понял, что ему надеяться не на что. Покинув ставку Чингиса, он писал:

По сторонам дороги разбросаны трупы,

Прохожие зажимают носы…

Десять лет на десять тысяч ли движутся военные орудия.

Но рано или поздно войска возвратятся и водворится мир!

[там же, с. 322].

Этому монаху оставалась лишь надежда на то, что «рано или поздно» мир все-таки водворится па земле. Он понял свое бессилие. Чингис-хан охотно беседовал с ним о тайнах духа и учении даосов, но не хотел слушать, когда речь шла о милосердии. Когда Чан Чуня просили заступиться перед Чингис-ханом за жителей Шаньдуна, гот ответил: «Хотя и заступлюсь, ничего не сделаю» [там же, с. 344]. На всем своем громадном пути Чан Чунь видел страшные раны войны и с грустью писал:

Некогда здесь рощи доходили до небес.

А теперь селения виднеются кое-где.

Без числа погибло живых тварей от острия меча, Сколько прекрасных жилищ обратилось в серый пепел!

[там же, с. 347]

Чингис-хан повелел Чан Чуню поселиться вместе с учениками в любом понравившемся ему месте его владений и молиться о его долголетии [там же, с. 347, 349].

В 1222 г. Чингис-хана навестил в Средней Азии также посол Южной Сун, посланный к нему в 1221 г. с целью обсудить возможности союза и ведения совместных военных действий против Цзинь. В одном из китайских источников есть краткие сведения об этом визите: «Когда в старину наш император Тай-цзу выступил с войском, чтобы покарать Западный край и в год синь-сы остановился у заставы Темэньгуань, сунский владетель Нян-цзун прислал государственного гонца Гоу Мэ-нъюя, чтобы наладить дружбу и просить мира. Император Тай-цзу согласился с этим, было приказано государственному курьеру Гэха проводить его обратно в его страну» [Полное описание, с. 84].

В «Юань ши>» сообщается, что в Среднюю Азию к Чингис-хану приезжал еще посол императора Цзинь: «Государь Цзинь послал Угусунь Чжундуаия представить государственную грамоту с просьбой о мире. Называл императора старшим братом. Не согласились на это» [Юань ши, цз. 1, с. 11а]. Император чжурчжэней просил заключить мир при условии признания своего зависимого положения от Чингис-хана, считая себя «младшим братом», а Чингис-хана «старшим братом», но Чингис-хан не пошел на это, преследуя одну цель — добить Цзинь.

В отсутствие Чингис-хана в 1220 г. в долине Орхона, там, где позже разместился знаменитый буддийский монастырь Эрдэни-цзу, была основана новая ставка Чингис-хана — Каракорум. Прежняя ставка, как говорилось, была в излучине среднего течения Керулена, в местности Кодэ-Арал. Возможно, здесь был первый оседлый дворец Чингис-хана, здесь были могилы предков, капище для поклонения им, и рядом кочевали четыре ставки хана, управляемые его женами.

Новая ставка Каракорум была продолжением уйгурской традиции. Уйгурское Каракорум означало «черные обломки». По преданию, в районе Каракорума монголы вначале поставили двадцать юрт и учредили здесь свою столиц у. Поэтому есть толкование названия Каракорум как «хорин гэр» — «двадцать юрт». Есть и иное толкование: «хара курэм» — «черные камни». Древнее городище у горы Малахитэ и ранее привлекало внимание. В XII в. здесь была ставка кереитского хана, называвшаяся Тахай-балгас. Первоначально при Чингис-хане здесь выстроили городище, в центре которого был поставлен желтый походный шатер Чингис-хана. Полагают, что первоначальная столица Чингис-хана, позднее разросшаяся до крупного города, была размером 400 х 400 м.

Куда прибыл Чингис-хан, вернувшись в Монголию, в Каракорум или иное место, сказать трудно. В «Юань ши» просто сказано: «Весной, в первом месяце возвратился в походную ставку» [Юань ши, цз. Г, с. 12а]. По сведениям Рашид-ад-дина, по возвращении Чингис-хан «повелел разбить большую золотую орду… устроить многолюдное собрание и сделать великое пиршество» [Рашид-ад-дин, т. Г, кн. 2, с. 130]. Лето 1225 г. «он пробыл дома и соизволил издать мудрые повеления».

Как писал позже монгольский поэт:

Земля и Небо пара.

Луна и Солнце — пара,

Зима и Лето пара.

Рождение со Смертью — пара.

Мы знаем, что Чингис-хан думал об этом, и знаем, что оставшиеся ему лета он решил посвятить низвержению государства тангутов. Перед возвращIением Чингис-хана в Монголию в тангутском государстве произошли нежелательные для него перемены. Под давлением сторонников активной борьбы с монголами тангутский государь Цзунь-сян отрекся от престола в пользу своего сына Дэ-вана. Дэ-ван, зная о возвращении Чингис-хана из западного похода и о его намерении уничтожить государство Си Ся, пытался принять решительные меры для укрепления обороны страны. В конце 1224 г. он добился заключения мира между тангутами и чжурчжэнями.

Мухали понял опасность такого поворота событий и