Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 154
От вольного использования предварительных следственных материалов Гойхбарг отступил лишь дважды. В первый раз – на основании показаний непоименованных свидетелей инкриминировав обвиняемому Дмитриеву причастность к расстрелу участников монгольской экспедиции. Во второй – используя (не оговорив) протоколы допросов Червен-Водали и Ларионова, обвинил их в стремлении правительства в конце декабря 1919 г. затягивать переговоры с Политическим центром с целью перебросить сычевские вооруженные силы на восток и отправить золотой запас союзникам.
Персональных обвинений в обвинительном заключении «удостоились»: Болдырев – в провозглашении на собраниях здравиц в честь Верховного правителя, организации братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Гришина-Алмазова – в активной деятельности («орудовании») в военно-промышленном комитете; Клафтон – в организации «клеветнической печати», а также братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Цеслинский – в сокрытии информации «о факте революции 1917 г.» в Петрограде, закрытии и запрещении профессионального журнала и профсоюза почтово-телеграфных служащих. Фамилия Карликова упоминалась только в общем перечне обвиняемых, в самом начале заключения, без раскрытия состава его персональных преступлений.
Гойхбарг старательно выделял партийную принадлежность некоторых обвиняемых, которые, как он иронично писал, «политикой не занимались», назвав Грацианова и Шумиловского «социал-демократами, социалистами, эсдеками», Преображенского – «эсером», а Червен-Водали – членом «монархически-шпионской организации» Национального центра. Хотя при опросе на первом заседании процесса о своей принадлежности к партии Народной свободы заявят Клафтон, Малиновский, Морозов и Червен-Водали[468]. Это, несомненно, не случайность, а факт, проливающий свет на истинные цели процесса и, в частности, обвинительного заключения.
Далее Александр Григорьевич специально отметил юридическое образование Краснова, Ларионова, Малиновского, Молодых, Морозова и Ячевского, а также то обстоятельство, что Краснов, Молодых, Новомбергский и Шумиловский «изменнически бежали с советской службы».
Увлекшись изобличением, обвинитель не заметил, как в список обвиняемых, им же пофамильно перечисленных в преамбуле заключения, произвольно включил человека, чье имя там первоначально не значилось, – Малиновского, инкриминируя ему аресты и убийства членов Учредительного собрания, роспуск и запрещение собраний земских представителей.
Автор правоведческих статей посчитал для себя уместным использовать не относящиеся к предстоящему процессу документы: некие «официальные сообщения», а также сведения, полученные от Центральной комиссии по восстановлению разрушенных хозяйств, с «далеко не полными данными», где указывалось общее количество расстрелянных, заживо погребенных и перепоротых трудящихся, разрушенных и сожженных хозяйств, домов и мостов на территории практически всей Сибири.
Любопытно отметить, что, характеризуя колчаковское правительство «преступной шайкой, именовавшей себя Российским правительством, преследовавшей одну цель: отдавая многое иностранным правительствам, при их помощи вернуть старый строй, вернуть поместья – помещикам, заводы и фабрики – заводчикам и фабрикантам, возможность спекулировать и играть на бирже – банкирам», А.Г. Гойхбарг процитировал слова свидетеля по процессу. Бывший министр юстиции того же правительства Г.Б. Патушинский назвал своих коллег «руководителями самой черной реакции» и «бандой уголовных преступников и воров».
Трудно сказать, чем заслужил особое доверие этот человек, чья подпись имелась под постановлениями о недопущении советских организаций, аннулировании декретов советской власти, учреждении особых прифронтовых военно-полевых судов и Административного совета, устранении армии от участия в политической деятельности, – зафиксированная в осмотре собрания узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства[469].
Обвинительное заключение «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» является в большей степени эмоциональным политическим сочинением, сорвавшим при прочтении на первом заседании процесса аплодисменты публики, нежели судебным документом. Оно обвиняло весь общественный строй, политическую и экономическую системы, сложившиеся к началу 1920 г. в Сибири, но только не каждого обвиняемого в отдельности.
Аргументация выдвинутых обвинений для юрисдикции опиралась на источники третьего порядка: в первой части – на один из вариантов стенографической записи (не протоколов) допросов А.В. Колчака, во второй – на 90 процентов информации, извлеченной из осмотров журналов правительств Временного Сибирского и Верховного правителя, и всего лишь на 10 процентов на предварительные следственные материалы.
Последний факт подтвердился 24 мая 1920 г., на пятом заседании, председателем Чрезвычайного революционного трибунала: «Я удостоверяю, что около 2-х тысяч пудов имеется в ящиках, которые не были еще представлены ни защите, ни обвинению», а также самим А. Гойхбаргом: «Дело в том, что из Иркутска привезено огромное количество всяких документов и бумаг, которые не только защита, но и я в своем распоряжении не имел […]»[470].
Основываясь на том обстоятельстве, что все обвиняемые (включая Малиновского) «захвачены на территории Сибири», государственный обвинитель заявил юрисдикцию ЧРТ при Сибревкоме в производстве над ними суда.
В целом следует отметить значительную роль, которую сыграло обвинительное заключение для всей последующей отечественной историографии Гражданской войны в Сибири, впервые в ее истории очертив широкий комплекс проблем и сюжетов, подвергнутых анализу в источниках, исчисляемых более чем тремя тысячами наименований, посвященных интервенции, контрреволюции, большевистскому подполью, рабочему классу, крестьянскому и партизанскому движениям.
Чрезвычайный революционный трибунал «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака» проходил с 20 по 30 мая 1920 г. на Атамановском хуторе, рабочем пригороде Омска… Место суда представляло собой приспособленные под зал огромные новые мастерские вагонного цеха. Его обустройством занимались свыше ста пленных польских офицеров: ровняли землю, возводили трибуны, ставили скамейки.
В зале висели лозунги: «Здесь судят тех, кто по горам трупов, через реки крови, пролагал дорогу власти капитала, кто душил голодом десятки миллионов рабочих и крестьян советской России, кто взрывал мосты, дороги, кто разрушал фабрики и заводы. Война этой власти!», «Выборность судей из трудящихся и только трудящихся РСФСР. Революционный трибунал это совесть и разум восставшего трудового люда против капитала», «Нет меры бесчинствам колчаковского правительства, нет казни, могущей воздать за кровь и муки растерзанных им Сибири, Урала и Поволжья. Но пролетариат имеет полномочия суда над этим правительством». Под лозунгами висели портреты В.И. Ленина, К. Маркса и Л.Д. Троцкого.
На центральной трибуне – стол, вдоль которого размещались пять членов трибунала; в торце стола – обвинитель, справа от трибунала – представители защиты, слева – местная пресса, на заднем плане – свидетели по процессу. Обвиняемые (многие в зимней одежде) находились на трибуне, огороженной высоким барьером и примыкавшей к центру. Очевидно, для того, чтобы создать впечатление об опасности, которую они представляли, по всему периметру их охраняли вооруженные винтовками красноармейцы.
Обстановка в зале была довольно неофициальная: зрители беспрепятственно подходят к подсудимым, из зала доносятся свист, шушуканье, выкрики; вход был свободный. В первый день суда собралось свыше 8 тысяч зрителей, в последующие – немного меньше. Из-за плохой слышимости на задних рядах публика старалась подойти ближе. Постепенно вокруг трибун образовался огромный людской круг. Зрители, представители «трудовых классов», с напряженным вниманием слушали дело, иногда аплодисментами демонстрируя приверженность советской власти. Поддерживались тишина и порядок.
Чрезвычайный революционный трибунал возглавил Иван Петрович Павлуновский – видный чекист, бывший в 1919 г. первым заместителем начальника Особого отдела ВЧК, а с января 1920 г. – полномочным представителем ВЧК в Сибири, членом Сиббюро РКП(б). В состав трибунала также входили: В.М. Косарев, председатель Сибревкома и член Сиббюро ЦК РКП(б), Е.М. Мамонтов и П.Е. Щетинкин – бывшие руководители партизанского движения в Сибири, а на момент суда высокопоставленные партийно-военные руководители, а также Н.И. Байков. Никто из членов Чрезвычайного революционного трибунала юридического образования не имел, кроме государственного обвинителя Александра Григорьевича Гойхбарга, председателя Малого Совнаркома РСФСР, профессора.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 154
