Давайте обратимся к «Записям о деяниях древности», а именно – к тому месту, в котором рассказывается о том, что последовало за появлением первого острова Оногородзима:

«На этот остров [они] спустились с небес, воздвигли небесный столб, возвели просторные покои. Тут спросил [Идзанаги] богиню Идзанами-но микото, свою младшую сестру: “Как устроено твое тело?”; и когда так спросил – “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что так и не выросло”, – ответила. Тут бог Идзанаги-но микото произнес: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место, что у меня на теле слишком выросло, вставить в то место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну как, родим?” Когда так произнес, богиня Идзанами-но микото “Это [будет] хорошо!” – ответила… Всего богом Идзанаги-но ками и богиней Идзанами-но ками, обоими богами вместе рожденных островов – четырнадцать островов, богов – тридцать пять богов».

Да – сотворение мира в синтоизме выглядит весьма прозаично. Но зато как прекрасен этот мир! Недаром же сам Дзимму восхищался им с холма Попома-но вока…

Нагота не была у японцев табуированной. В жару крестьяне работали на полях в одних лишь набедренных повязках-фундоси, общественные бани не разделялись на мужские и женские, прилюдное кормление ребенка грудью не воспринималось окружающими как нечто бесстыдное, ведь естественность не может быть бесстыдной. Но ходить полуголыми или давать ребенку грудь на глазах у окружающих позволяли себе только представители низших слоев общества. Самурай, или, скажем, учитель, уважаемый человек, не мог выйти на улицу в фундоси, это означало бы потерю лица.

Известный философ и культуролог Такэси Умэхара (1925–2019), возглавлявший Киотский городской университет искусств и Международный исследовательский центр японоведения (Нитибункан), писал в своих работах о том, что поклонение сексу лежит в основе японской культуры. Надо признать, что Такэси-сан был прав, но с одним уточнением – при всем том, в отличие от Запада, у японцев напрочь отсутствовала эстетика обнаженного тела, которым не принято было любоваться. Любовные отношения тоже никогда не были одной из главных тем для японских авторов (имеется в виду именно описание любовных отношений как таковых, а не танка или хайку на тему любви). Исключение составляет разве что написанная в X веке «Повесть об Исэ» («Исэ-моногатари»)[259]. Вот отрывок из нее:

«В давние времена жил кавалер. Даме, в которую был он влюблен, пук послав морской травы, сказал при этом:

“Если б любила меня ты,

легли б мы с тобой в шалаше,

повитом плющем.

И подстилкою нам

рукава наши были б…”».[260]

Изящество намеков крепко впечатляет – изя-щно обыгрывается созвучность «морской травы» и «подстилки»[261], а также привычка подстилать под себя снятые одежды во время любовных свиданий.

Читаем дальше:

«В давние времена – любовь одна почему-то прервалась, но все же от дамы – не забывала, что ль, она – пришли стихи:

“Хоть и горько мне,

но все ж тебя

забыть я не могу!

И ненавижу я,

и все ж люблю”.

Так сказала она, а кавалер: “Ах, вот как!” – подумав, сложил:

“Свиданий? – Их нет.

Все ж одно – наши души:

как струи в реке,

что островком разделены,

за ним – опять одно…”

Хоть так и сказал он, но в ту же ночь отправился и лег с нею на ложе. И, говоря о минувшем, о том, что грядет, кавалер:

“Если бы долгая ночь

осенью была длинна,

как тысяча долгих ночей, —

пусть восемь их будет, и все ж

буду ли я насыщен?”

А дама в ответ:

“Пусть долгая ночь

осенью и будет длинна,

как тысяча долгих ночей, —

не останется разве, что нам говорить,

когда птички уже запоют?”

И с большей любовью, чем прежде, стал к ней ходить кавалер».

Картины и скульптуры, изображающие обнаженные тела, составляют мощный пласт западного изобразительного искусства. В Японии же эротические гравюры сюнга[262] чаще всего можно было увидеть в «веселых домах», где они служили не столько для любования, сколько для создания определенного настроения. Мужчины могли коллекционировать сюнга или просто иметь дома несколько гравюр, но на виду их никогда не держали. Открытая демонстрация интереса к обнаженной натуре считалась не то чтобы стыдной, а просто не вполне уместной, свидетельствующей о приземленности натуры.

Любовники чаще всего изображаются на гравюрах-сюнга в одеждах, видны только гениталии (да и то не всегда), лица и ноги. Смысл сюнга заключался не в любовании обнаженным телом, не свойственном японцам вообще, а в создании определенного настроения или в получении нужных познанний.

В 2018 году писатель Харуки Мураками был номинирован на анти-премию Bad Sex in Fiction Award, присуждаемую британским журналом Literary Review за худшее описание секса в художественной литературе. Это описание было приведено в нашумевшей дилогии «Убийство Командора», первое издание которой вышло весьма впечатляющим не только по японским, но и по мировым меркам тиражом в один миллион триста тысяч экземпляров. «Моя эякуляция была жестокой и неоднократной, – пишет Мураками. – Моя сперма снова и снова изливалась из меня, наполняя ее вагину и делая простыни липкими. Я не мог ничего сделать для того, чтобы это остановилось. Мне казалось что, если так будет продолжаться и дальше, то я стану полностью опустошенным. Юдзу крепко спала на протяжении всего соития, не издавая ни звука, и даже мне казалось, что она не дышала. Но при этом ее влагалище сжалось вокруг моего корня, не желая его отпускать. Впору было подумать, что оно вознамерилось выцедить из моего тела все, что в нем было, до самой последней капли».

Харуки Мураками не просто хороший, а поистине гениальный писатель,