и для России, и для Цин. Но этот интерес был в основном связан с политическими вопросами. В этой связи внешнеполитическая ориентация казахов приобретала стратегически важное значение для обеих империй. Причём для России казахи имели существенно большее значение, чем для Цин. И не только потому, что они уже с 1731 года считались российскими подданными.
Более важным было то, что в случае теоретически возможного перехода казахов в подданство Цин перед российской стороной вставал вопрос о безопасности всей линии границы с Казахской степью. Хотя, конечно, смена подданства также стала бы весьма болезненным ударом по престижу России. К тому же надо учесть вопрос об обеспечении безопасности российской границы с Цин ещё и в Монголии и на Амуре. Такой вопрос мог возникнуть в случае глобального ухудшения отношений с Цин, что могло теоретически произойти, если бы казахи в своей основе вдруг перешли в подданство последней.
В то же время для казахских ханств соседство с империей Цин имело неоднозначное значение. С одной стороны, казахи должны были учитывать печальную историю джунгар, только что уничтоженных маньчжурами. Это требовало от них предельной аккуратности в отношениях с Цинами. С другой стороны, империя Цин теоретически могла рассматриваться в качестве либо прямой альтернативы Российской империи, либо возможности балансировать между интересами этих двух империй. Очевидно, что при взаимном недоверии и опасениях относительно политики друг друга Россия и Китай должны были стремиться привлечь на свою сторону находившихся между ними казахов. Джин Нода писал в связи с этим, что «в течение второй половины XVIII века в Цин рассматривали их связи с казахами, как «официальные взаимоотношения». В то время, как русские всё ещё полагали, что отношения Цин с казахами носит формальный характер»[203]. Естественно, что такая двойственная ситуация с пониманием подданства той или иной империи предоставляла очевидные преимущества для казахов.
Собственно, наиболее активно политику маневрирования между двумя империями проводил Аблай. В отличие от Младшего казахского жуза, который на западе соседствовал только с Россией, Аблай в Среднем жузе располагался как раз между ней и Китаем. Он балансировал между интересами двух империй и одновременно предпринимал попытки укрепления своей собственной власти. После гибели Джунгарского ханства он стал наиболее влиятельным политиком в Казахской степи. В этой ситуации он в той или иной степени пытался реализовать идею воссоздания Казахского ханства, разумеется, через укрепление собственной власти. Такая идея теоретически имела шанс на реализацию в ситуации, когда присутствие России и империи Цин в регионе было ещё не столь значительным, а их влияние на процессы в Казахской степи пока не слишком эффективным.
Очень показательно в связи с этим донесение оренбургского губернатора Давыдова в коллегию иностранных дел от 8 июля 1758 года. «1. не упускать никакого случая Средней киргис-кайсацкой орды Аблай-солтана, который к китайской стороне преклонность имел утверждать, дабы он со всею тою ордою пребывал в непоколебимой е.и.в. верности. 2. От времяни до времяни киргис-кайсацкого хана, солтанов и старшин побуждать к военным действиям и к поискам противу китайцов и мунгал, ежели б они вознамерились к неприятельству нападению на сибирские и другие здешние места. 3. им же внушать, чтобы они набегами своими китайцов и мунгал обеспокоивали, препятствуя им в зенгорских местах утверждаться, и чтоб они, китайцы, власть свою в великой Татарии далеко не распространили и соседством бы своим к здешним местам не приближались»[204]. Хорошо заметно, что российского губернатора сильно беспокоит вопрос о лояльности султана Аблая и других казахских лидеров.
В то же время характерно, что губернатор Давыдов делает акцент именно на монголах, как потенциальной угрозе российским владениям в Сибири. После падения джунгар монголы остаются последней крупной группой кочевников к востоку от Алтайских гор. Данное обстоятельство превращало монголов на службе маньчжуров в потенциально опасное орудие империи Цин на российской границе. Это подчёркивает то значение, которое в XVIII веке всё ещё имели крупные объединения кочевников, особенно, если за ними стояло мощное государство. С тактической точки зрения губернатор Давыдов предлагает противопоставить казахов и империю Цин, поддерживать определённое напряжение в их отношениях друг с другом, чтобы исключить их вероятное сближение.
В свою очередь Алексей Левшин писал по поводу ситуации с ханом Аблаем, сложившейся после разгрома джунгар в конце 1750-х годов: «Сам он (Аблай. — Прим. авт.) в сношениях с пограничными начальствами нашими ещё называл себя султаном, но по власти своей и по достоинству китайского князя, полученному им от Цянь Луня, он легко мог переменить внезапно титул свой и назваться повелителем всей Средней Орды без всякого позволения или содействия России. Поступок сей был бы противен достоинству империи, ибо Средняя Орда считалась в русском подданстве, но отвратить это происшествие запрещением было невозможно»[205]. Это вполне адекватное отражение реальной ситуации в степи.
Но здесь надо отметить, что точно так же, как Россия не могла помешать связям Аблая с империей Цин, так и Цины не могли повлиять на отношения Аблая с Россией. Соответственно, несмотря на все свои отношения зависимости и с Россией, и с империей Цин, Аблай де-факто был самостоятельным, независимым правителем. Напротив, российские и китайские власти в определённой степени зависели от него. Например, Джин Нода указывает, что «в ходе переговоров с Цин Аблай избегал затрагивать вопрос о своих отношениях с Россией и просто клялся быть лояльным Цинской династии. Мы можем наблюдать здесь развитие казахской стратегии»[206]. Естественно, что в империи Цин предпочитали не обращать внимания на такие детали политики казахского хана.
Аблай оставался султаном до 1771 года, когда умер хан Среднего жуза Абулмамбет, после чего он был избран новым ханом. Причём избрание произошло в городе Туркестане. Здесь важно отметить, что помимо того, что Туркестан был древней столицей Казахского ханства, для Аблая наверняка имело значение также и то, что город находился довольно далеко от границ и с Россией и с империей Цин. Соответственно, в данном случае он не был обязан своим избранием ни российским, ни китайским властям, несмотря на свои обязательства по отношению к ним. Хотя очевидно, что для Аблая эти обязательства носили весьма формальный характер. Укрепление своих позиций в Туркестане представляло для него теоретическую возможность попытаться восстановить под своей властью Казахское ханство на прежней организационной основе с центром в Туркестане.
В этом вопросе он теоретически мог стремиться рассчитывать на ресурсы присырдарьинских городов. В этот момент у казахов уже не было прямых соперников в борьбе за влияние на эти территории в лице джунгар. При этом у них ещё не появились
