неконституционным и в широком смысле постановил, что рабы являются собственностью, а не гражданами. Дред Скотт, раб из Миссури, принадлежавший Джону Эмерсону, был по каким-то причинам отправлен в свободный от рабства штат Иллинойс. После смерти Эмерсона его имуществом распоряжался Джон Сэндфорд из Нью-Йорка [34]. Скотт подал в Федеральный суд на Сэндфорда, основывая свою аргументацию на том, что гражданство может быть разного рода, и утверждал, что проживание в Иллинойсе сделало его свободным человеком.
Верховный суд вынес решение, отказав Скотту, — его текст занимает более 200 страниц в издании United States Reports[36]. Главный судья Роджер Б. Тони, сам бывший рабовладелец, начал с формулировки: «Вопрос прост: может ли негр, чьи предки были ввезены в эту страну и проданы как рабы, стать членом политического сообщества, созданного Конституцией Соединенных Штатов, и как таковой получить все права, привилегии и иммунитеты, гарантированные этим документом гражданину?» [35]
Суд постановил, что находящиеся в рабстве лица не являются гражданами и потому не могут апеллировать к юрисдикции федерального суда на основании разнообразия типов гражданства. В момент принятия Конституции, пояснил суд, рабов рассматривали как «низший и подчиненный класс существ, покоренных доминирующей расой, которые — прошли они процедуру эмансипации или нет — оставались под их властью и не имели прав, кроме тех, что могли даровать им только правительство и те, кто обладает над ними властью» [36]. Анализируя законы 1787 года, суд заключил, что «между белой расой и той, которую они поработили, предполагалось возвести вечный и непреодолимый барьер» [37]. Рабы не были гражданами, подчеркнул Верховный суд, а значит, не могли подавать иски в федеральные суды как граждане.
Хотя Верховный суд признал отсутствие юрисдикции для рассмотрения иска Скотта, он пошел еще дальше, объявив «миссурийский компромисс» неконституционным. Это нарушило один из базовых юридических принципов — суд, не обладающий юрисдикцией по поданному в него делу, должен прекратить это дело, не рассматривая его по существу. Желая защитить интересы рабовладельцев, суд проигнорировал это правило. В решении утверждалось, что конгресс не может предоставлять гражданство рабам или их потомкам, поскольку это означало бы лишение собственности без due process (надлежащей правовой процедуры) или справедливой компенсации: «Право собственности на раба прямо и недвусмысленно закреплено в Конституции» [38].
Таким образом, суд постановил, что «миссурийский компромисс», ограничивавший рабство на части территорий США, неконституционен. Пребывание Скотта в Иллинойсе не сделало его свободным. Рабы оставались собственностью их владельцев, и конгресс не мог это изменить. Суд активно применял те самые пагубные решения, которые были заложены в Конституцию за три четверти века до того.
Верховный суд, вероятно, полагал, что решением по делу Дреда Скотта положит конец спорам о рабстве, однако эффект оказался обратным. Это решение стало центральной точкой в разгоревшихся с новой силой дебатах о рабстве и, отменив «миссурийский компромисс», приблизило Гражданскую войну [39].
Последствия этих решений
Компромиссы, на которые пошли создатели Конституции, узаконив рабство, имели последствия, ощущаемые и сегодня. После принятия Конституции рабство просуществовало еще более 75 лет. Сам факт его легитимности посылал четкий сигнал: люди африканского происхождения не считаются полноценными человеческими существами, раз их можно держать в неволе и продавать как имущество. Как отмечал Тергуд Маршалл, расизм был заложен в Конституцию изначально. Глубокое расовое неравенство, сохраняющееся во всех сферах жизни и по всем показателям на протяжении американской истории, — прямое следствие решений, принятых в 1787 году.
Неудивительно, что Конституция, защищавшая рабство, даже не упоминала о равной защите всех законом. Преамбула, провозглашающая ключевые ценности — демократию, эффективное управление, свободу, справедливость, — не включала равенство в этот список [40]. Лишь в 1868 году, спустя 81 год после создания Конституции, четырнадцатая поправка внесла в нее положение о равной защите, запрещающее штатам лишать кого-либо этой защиты. Однако до сих пор в тексте Конституции нет прямого требования к федеральному правительству обеспечивать равную защиту — Верховный суд лишь по собственной инициативе распространил это право на федеральный уровень [41].
Рабство и явившаяся его следствием расовая дискриминация оставили глубокий след в истории США. Даже после принятия четырнадцатой поправки ее почти 100 лет практически не применяли на практике. Напротив, законы южных и многих других штатов закрепляли сегрегацию под лозунгом типа «раздельно существующие, но равные», хотя условия «раздельного» существования никогда не были равными. В 1896 году в решении по делу «Плесси против Фергюсона» (Plessy v. Ferguson) Верховный суд узаконил эту систему [42]. И лишь 58 лет спустя, в 1954 году, с решения по делу «Браун против Совета по образованию» (Brown v. Board of Education) Верховный суд, наконец, начал признавать антиконституционными законы, устанавливавшие апартеид во всех сферах жизни.
Эти исторические вехи показывают: расовое неравенство не исчезло с отменой рабства или формальным признанием равных прав всех американцев. Оно трансформировалось, но осталось структурной проблемой, корни которой уходят в те самые конституционные компромиссы, которые ради единства нации поставили политическую целесообразность выше принципа уважения человеческого достоинства.
Соединенные Штаты продолжают испытывать последствия этой истории и сегодня. Согласно данным Института экономической политики за 2022 год, чернокожий работник зарабатывал в среднем на 13 % меньше, чем белый работник того же возраста, пола, уровня образования, проживавший в том же регионе [43].
Разрыв в благосостоянии между расами еще более значителен, чем разница в доходах. Исследование Брукингского института выявило «ошеломляющее расовое неравенство» в распределении богатства [44]. В 2016 году средняя белая семья владела собственностью (и/или капиталом) стоимостью 171 тысяча долларов, что почти в 10 раз превышало аналогичный показатель для чернокожих семей — 17 150 долларов. И этот разрыв не сокращается, а увеличивается: разница в уровне благосостояния белых и чернокожих семей сегодня выше, чем в 2000 году [45]. Как показало одно гарвардское исследование, «разрыв в благосостоянии между чернокожими и белыми американцами остается устойчивым и крайне значительным. Он отражает накопленные последствия четырех веков институционального и системного расизма и во многом определяет сохраняющееся неравенство в доходах, здоровье, образовании и возможностях» [46].
Исследование Федерального резервного банка показало, что в США «средний доход чернокожих и латиноамериканских домохозяйств составляет около половины дохода среднего белого домохозяйства, а их чистое богатство — лишь 15–20 % от аналогичного показателя для белых семей. Этот разрыв в благосостоянии значительно увеличился за последние десятилетия» [47]. Иными словами, белые домохозяйства, составляющие 68,1 % от общего числа семей, владеют 86,8 % национального богатства, тогда как чернокожие семьи, представляющие 15,6 % домохозяйств, владеют лишь 2,9 % богатства [48].
Неравенство в распределении богатства в США чрезвычайно велико. По разным оценкам, 1 % самых богатых домохозяйств и некоммерческих организаций владеет 31,2 % всего
