Но такое решение не могло отвечать интересам России при всей заманчивости идеи укрепиться на границах со Средней Азией. К примеру, ещё в упомянутой выше инструкции Кириллову от 1735 года была рекомендация «завести на Аральском море пристань и вооружённые суда»[143]. Однако Аральское море и Сыр-Дарья были слишком далеко. К 1740 году наверняка уже стало очевидно, что будет невозможно поддерживать необходимые коммуникации с укреплёнными пунктами на юге Казахской степи. Кроме того, к этому моменту советник Кириллов с его обширными геополитическими планами, в том числе в отношении Аральского моря, уже умер. Тем более что российская администрация не могла не учитывать сложности с обеспечением только что построенных крепостей в Башкирии и степном приграничье. В частности, в первую зиму большая часть гарнизона Оренбургской крепости погибла от голода и обморожений[144].

В определённом смысле постановка вопроса о городе на Сыр-Дарье говорит о недооценке ханом Абулхаиром России. История с Оренбургом и Орском должна была наглядно продемонстрировать, что никто не собирается отдавать ему город. Но хан всё же полагал, что сможет заинтересовать Россию укреплением её позиций у границ со Средней Азией. Помимо этого он мог сделать акцент на том, что если он будет контролировать территорию от Яика до Сыр-Дарьи, то это поможет обеспечить безопасность торговых караванов. В обмен он мог рассчитывать на реализацию своих интересов при сохранении отношений с Россией. В конце концов, на большом расстоянии он мог быть более самостоятельным правителем, чем непосредственно у российских границ.

По сути, это уже было похоже на стремление уйти от слишком сильного государства, отношения с которым наверняка начинали тяготить хана. Тем более когда речь шла о хане с такой историей самостоятельного правления, какая была у Абулхаира. При этом он мог наблюдать все более активные контакты российской администрации с его конкурентами на власть в степи. Так, во время встречи казахской элиты с князем Урусовым в 1740 году в Оренбурге присягу на подданство России приняли хан Среднего жуза Абулмамбет и султан Аблай[145]. Характерно, что во время встречи с казахами и принесения ими присяги Урусов провёл демонстративную казнь 100 участников башкирского восстания. По мнению Петрухинцева, казнь «была своего рода средством психологического давления на казахскую элиту»[146]. Но для казахских лидеров в это время данное обстоятельство не имело большого значения. Это касалось отношений России и башкир. И маловероятно, что хан Абулмамбет, султан Аблай и другие рассматривали ситуацию с башкирами применительно к себе как новым российским подданным. Для них более важное значение имел джунгарский вопрос.

По крайней мере, хан Абулмамбет на тот момент контролировал бывшую столицу Казахского ханства город Туркестан. Он был выбран ханом Среднего жуза в 1739 году после убийства в Ташкенте хана Жолбарса. Его приезд в Оренбург и принесение присяги на подданство России было связано одновременно и с продолжающимся соперничеством с Абулхаиром и с возникновением новой угрозы со стороны джунгар.

Безусловно, что новое наступление джунгар в 1739 году сыграло свою роль в визите Абулмамбета и Аблая к российской границе в 1740 году. В 1739 году крупные силы джунгар под руководством нойона Церена-Дондоба нанесли удар по кочевьям Среднего жуза в междуречье Ишима и Иртыша, в 1740 году нападение повторилось[147]. После долгого перерыва, связанного с войной Джунгарского ханства с империей Цин, джунгары снова становились большой проблемой для казахских ханств. Маньчжурско-джунгарская война завершилась мирным договором в 1739 году. Границей между Цин и Джунгарией «стал Монгольский Алтай. Территория к востоку от них признавалась принадлежащей Халхе, а к западу от неё Джунгарскому ханству. В итоге ойратское государство потеряло значительную часть своей первоначальной территории»[148]. Завершение войны джунгар и Цинов означало, что у джунгар освободилась армия. Соответственно, они могли использовать её для компенсации своих территориальных потерь. Хотя ситуация в 1739–1740 годах для казахов ещё не была критической, но для Абулмамбета уже было логично на всякий случай искать поддержку у Российской империи.

Но и внутренний фактор также имел значение. Представители соперничающей друг с другом казахской элиты не могли не учитывать тех возможностей, которые Абулхаир теоретически мог приобрести от сближения с Россией. В таком контексте принятие российского подданства для Абулмамбета могло быть тактическим ходом, чтобы не дать возможности усилиться сопернику — хану Абулхаиру.

Между прочим, после принесения присяги Абулмамбетом и Аблаем сыновья Абулхаира «Нурали и Ерали, избегая встречи с Абулмамбетом, не только не приехали по приглашению на праздник (в честь принесения присяги. — Прим. авт.), но в тот же день откочевали от Оренбурга, не простясь с князем Урусовым»[149]. Для семьи Абулхаира торжественный приём, устроенный Урусовым в честь Абулмамбета и Аблая означал, что она теряет исключительность своих отношений с Россией.

Напомним, что о реальной зависимости казахских ханств от России речи пока не шло. Поэтому принятие присяги ещё не было обременительным для казахской элиты. В то же время, теоретически оно могло обеспечить в трудный момент поддержку такого сильного государства, как Российская империя. Хотя у России в этот момент в регионе не было войск, особенно таких, которые могли бы вести степную войну против многочисленной джунгарской армии. Соответственно, казахи не могли рассчитывать на поддержку русской армии. Это стало очевидным, когда в 1741 году Галдан-Церен начал масштабное наступление на казахов, Россия не имела других возможностей повлиять на ситуацию, кроме дипломатических. Кроме того, Россию больше беспокоила безопасность собственной территории, которая в случае конфликта могла оказаться под ударами джунгар.

Зимой 1741 года джунгарская армия под командованием Септеня нанесла поражение сначала Аблаю на Ишиме, затем Абулмамбету на реке Илек. При этом Аблай попал в плен. В 1742 году другая джунгарская армия совершила поход на Сыр-Дарью и взяла под свой контроль Туркестан и Ташкент. В очередной раз, как и в 1723 году, сказалась раздробленность казахских ханств и отдельных племён. В отличие от джунгар с их централизацией власти и армией под единым командованием, казахи были не в состоянии быстро собрать ополчения разных, пусть даже весьма многочисленных племён. В результате джунгары последовательно наносили поражение отдельным казахским правителям и племенам.

Характерно, что в момент начала нового джунгарского наступления