Во второй половине XVII в., а потом в старообрядческих рукописях возникли и другие «знаки инаковости». Одной из черт, которую изредка переносили на разных антигероев, стали азиатские (монголоидные) лица. Они появлялись у персонажей, никак не связанных с Востоком и степью – к примеру, у Голиафа. А на иконе XVII в., хранящейся в Переславль-Залесском музее, под Распятием в позе по-турецки сидят римские легионеры с узкими монгольскими глазами. В это же время татарских воинов начали иногда изображать с темными, почти черными лицами[311].

Татарские воины с бритыми головами и усатыми лицами – узнаваемые восточные кочевники с характерной прической.

Миниатюра из Казанской истории, середина XVII в.

НИОР БАН. П. I. А. № 17, л. 42об.

Но все эти знаки были редкими. Главными признаками грешника или беса оставались вздыбленная прическа и островерхая шапка.

С веками демонических образов появлялось все больше – и на иконах, и на миниатюрах, и на церковных стенах. Постепенно иконография «врага» стала влиять на книжников и на простых зрителей. Знакомые образы проникали в литературу и фольклор. Здесь они обретали совсем новую биографию.

Литовские шапки, бесовские колпаки и аутодафе

Изображения запоминаются. Они помогают увидеть невидимое, показать воображаемое. Подсказывают, как выглядит персонаж. Средневековые авторы нередко ссылались на образы, объясняя читателям, к примеру, что святой явился именно в том облике, в котором его пишут на иконе: «И видех умныма очима чудное видение: Господа Бога Ветхи Денми, яко же описуют иконописцы…»; «образ Пречистыя Богородицы, подобие Смоленския»[312].

Бесовская прическа (или ее alter ego – островерхий головной убор), главный знак демонического, тоже стала проникать в тексты. Житие Сергия Радонежского (XV в.) рассказывало, что бесы явились праведнику «во одежах и в шапках литовьскых отстровръхых». Волоколамский патерик (XVI в.) упоминал, что старец Евфимий увидел беса, «имуща на главе клобок остр зело». Автор Жития митрополита Филиппа в конце того же века утверждал, что опричники, зверски убившие низложенного Иваном Грозным митрополита, «на главах своих имуще шлыки высоки». А в одном из чудес, входящих в Житие Сергия Обнорского, Нуромского и Вологодского (XVI в.), говорилось, что некоего человека по имени Савва атаковали бесы, у которых были «остры верхы»[313].

Бесы в «литовских островерхих шапках» убегают от Сергия Радонежского. Кроме колпаков, на них надеты необычные обтягивающие костюмы, напоминающие клоунский наряд. Один бес упал и ползет прочь на четвереньках, в ужасе оглядываясь на святого, которого хотел напугать.

Сергий Радонежский, с житием в 30 клеймах, конец XVII в.

ЦМиАР, Инв. № 341-I, КП 2685.

Бывало, что авторы упоминали и другие знаки, которые можно было увидеть на церковных стенах или на миниатюрах. В 1707 г. новгородский митрополит Иов писал про «востристую голову» Антихриста и про пятна на его теле[314] (об изображениях Антихриста мы поговорим чуть позже).

Но описаниями дело не ограничилось. Островерхие колпаки использовали и на практике – чтобы публично заклеймить тех, кого власти посчитали еретиками. В 1490 г. на московском соборе осудили так называемых «жидовствующих» – участников, по-видимому, довольно неоднородного религиозного движения, отрицавшего устоявшиеся церковные практики. Знаменитый книжник и церковный деятель Иосиф Волоцкий, ярый противник «жидовствующих», рассказал о том, как поступили с осужденными. По его словам, на головы еретиков надели «шлемы берестовы остры, яко бесовскыя», усадили их на лошадей задом наперед и заставили смотреть на Запад – в сторону, где находился уготованный им ад. На шлемах, которые сожгли прямо на их головах, было написано: «Се есть сатанино воинство»[315].

Это замечательный пример, когда иконографический знак буквально перенесли в реальность. Привычный образ хохлатых/остроголовых грешников «нарисовали» не красками, а с помощью бересты. То, что стало зрительно-привычным, начало определять действия властей и служить орудием наказания.

Возможно, что на расправу с «жидовствующими» повлияло аутодафе – публичное сожжение еретиков в европейских странах. Инквизиторы тоже надевали на осужденных высокие колпаки, на которых изображали языки огня, символ загробной кары[316]. Новгородский митрополит Геннадий, обличитель «жидовствующих», восхищался тем, как испанский король казнил «отступников». Но русская позорная процессия была ориентирована на местных зрителей, а большинство из них не имело ни малейшего представления о реалиях испанских церковных судов. Высокие шапки напоминали бесов и грешников, какими их видели на иконах и фресках, а не осужденных в Европе. Сам Иосиф Волоцкий тоже ни словом не упомянул инквизиторов, а колпаки назвал «бесовскими». Так что аналогия с аутодафе явно была тут не главной.

Езда на коне задом наперед – тоже неслучайное решение. Ее соотносили с демоническим «антимиром». В европейском Средневековье это была известная форма уничижения: к примеру, в 998 г. папа Григорий VII приказал посадить задом наперед на осла уже ослепленного и изувеченного антипапу Иоанна XVI. Итальянский декрет 1131 г. постановил, что всякий, кто, подобно Иуде, Каиафе и Пилату, злоупотребит доверием и предаст, должен быть с позором посажен на осла лицом назад и ехать, взяв в руки его хвост[317]. В такой позе показана Смерть, сидящая на бледном коне, в Апокалипсисе из Южной Германии первой половины XII в.; таким же образом перемещаются демоны в одном из рассказов, вошедших в «Диалог о чудесах» Цезария Гейстербахского († ок. 1240)[318]. Судя по всему, эту практику знали и на Руси: как сообщали некоторые авторы, Иван Грозный заставил ехать задом наперед опальных церковных иерархов – митрополита Филиппа Колычева, а затем новгородского архиепископа Пимена[319].

Враги с бесовской прической упоминались и в Смутное время – к примеру, в сочинении «Временник» дьяка Ивана Тимофеева. Речь постоянно заходила о врагах-поляках, иноверцах-католиках, которые вторглись в Россию. Четыре раза автор назвал интервентов «хохлы имущими на главах» и «главохохлеными»[320]. Конечно, он мог указывать на внешний вид некоторых западных соседей – прическу в виде пучка волос. Но такие эпитеты возникли неспроста и явно уподобляли врагов демонам. И во «Временнике», и в других сочинениях поляков по-разному отождествляли с «бесовским воинством»[321].

Наконец, образ остроголового беса проник в фольклор. Когда именно – сказать