Управление его матери Плацидии. 425–450 годы. Когда Валентиниану был дан титул августа, ему было не более шести лет, и его продолжительное малолетство было вверено опекунской заботливости матери, которая сама имела некоторые права на престол. Плацидия завидовала репутации и добродетелям жены и сестры Феодосия, изяществу гения Евдокии, мудрой и удачной политике Пульхерии, но не могла сравняться ни с одной из них. Мать Валентиниана старалась удержать в своих руках такую власть, которой она не была способна пользоваться: она царствовала двадцать пять лет именем своего сына, и характер этого недостойного императора мало-помалу оправдал подозрение, что Плацидия расслабила его юность, приучая его к нравственной разнузданности и старательно отвлекая его внимание от всяких благородных и честных занятий.

Ее два полководца Аэций и Бонифаций. При общем упадке воинственного духа ее армиями командовали два полководца Аэций и Бонифаций, которые достойны названия последних римлян. Их единодушие могло бы поддержать разваливавшуюся империю; их раздоры оказались пагубной и непосредственной причиной утраты Африки. Нашествие Аттилы и его поражение увековечили славу Аэция, и хотя время набросило некоторую тень на подвиги Аэциева соперника Бонифация, о военных дарованиях этого последнего свидетельствуют защита Марселя и освобождение Африки. И на поле битвы, и в частных стычках, и в рукопашных схватках он наводил ужас на варваров; духовенство и в особенности его друг Августин восхваляли его христианское благочестие, когда-то внушившее ему намерение удалиться от света; народ уважал его за незапятнанную честность, а солдаты боялись его неумолимой справедливости. Дарования Аэция и Бонифация могли бы быть с пользой употреблены против общественных врагов, если бы каждому из них поручили какое-нибудь отдельное командование, а из прошлого опыта Плацидия должна была бы знать, который из них более достоин ее милостей и доверия. В печальную эпоху ее ссылки и ее несчастий один Бонифаций поддерживал ее с непоколебимой преданностью, а африканские войска и сокровища много способствовали подавлению восстания. Это же восстание поддерживалось усердием и деятельностью Аэция, который привел от берегов Дуная к границам Италии армию из шестидесяти тысяч гуннов на помощь к узурпатору.

Неожиданная смерть Иоанна заставила Аэция согласиться на выгодные мирные условия, но и в то время, как он считался подданным и слугой Валентиниана, он не прекращал тайной и, быть может, изменнической переписки со своими варварскими союзниками, отступление которых было куплено щедрыми подарками и еще более щедрыми обещаниями. Но Аэций обладал одним достоинством, которое при владычестве женщины имеет особую важность, — он находился рядом: он стал осаждать равеннский двор коварными ухаживаниями, скрыл свои преступные намерения под маской преданности и доброжелательства и в конце концов обманул и свою повелительницу, и своего отсутствующего соперника при помощи ловко задуманной интриги, от которой трудно было уберечься слабой женщине и честному человеку.

Ошибка и восстание Бонифация в Африке в 427 году. Он втайне убедил Плацидию отозвать Бонифация из Африки и втайне присоветовал Бонифацию не исполнять императорского приказания; Бонифацию он доказывал, что его отозвание то же, что смертный приговор, а в глазах Плацидии он выставлял неповиновение комита за приготовление к восстанию; когда же легковерный и ничего не подозревавший правитель Африки приступил к вооружению с целью защитить себя, Аэций стал хвастаться тем, что предвидел восстание, которое было возбуждено его собственным вероломством. Если бы в ту пору правительство постаралось осторожно разведать, какие были мотивы образа действий Бонифация, оно могло бы снова направить его на путь долга и сохранить для государства преданного слугу; но коварный Аэций не переставал обманывать и раздражать, и выведенный из терпения комит принял самое отчаянное решение. Успех, с которым он или уклонился от первых нападений, или отразил их, не мог внушить ему неосновательной уверенности в успехе, так как он очень хорошо понимал, что во главе не привыкших к порядку и дисциплине африканцев не было возможности бороться с хорошо организованными западными армиями, предводимыми таким соперником, военными дарованиями которого нельзя было пренебрегать. После некоторых колебаний, вызванных борьбой с требованиями благоразумия и чувством долга, Бонифаций отправил ко двору или, вернее, в лагерь вандальского короля Гундериха надежного друга с предложениями тесного союза и выгодных мест для постоянного поселения.

Он призывает вандалов. 428 год. После удаления готов над Испанией снова утвердилась непрочная власть Гонория, за исключением одной Галицийской провинции, где свевы и вандалы укрепились в своих лагерях и жили в постоянной взаимной вражде. Вандалы одержали верх, а их противники были осаждены посреди Нербасских холмов, между Леоном и Овьедо, до тех пор пока приближение комита Астерия не заставило победоносных варваров перенести сцену военных действий на равнины Бетики. Быстрые успехи вандалов скоро потребовали более энергического сопротивления, и против них выступил Кастин во главе многочисленной армии, состоявшей из римлян и готов. Разбитый менее многочисленной неприятельской армией Кастин с позором бежал в Таррагону. Севилья и Картахена сделались наградой или, скорее, добычей свирепых завоевателей, а найденные ими в картахенской гавани суда легко могли бы перевезти их на острова Майорку и Минорку, где спасшиеся бегством испанцы надеялись найти безопасное убежище для своих семейств и для своих сокровищ. Так как они уже были знакомы по опыту с мореплаванием, а берега Африки, вероятно, манили их к себе, то они приняли предложение комита Бонифация, а смерть Гундериха лишь ускорила исполнение этого смелого предприятия.

Царь вандалов Гейзерих. Вместо государя, не отличавшегося никакими ни умственными, ни телесными превосходствами, они приобрели в лице Гундерихова незаконнорожденного брата, грозного Гейзериха, такого монарха, имя которого достойно стоять в истории разрушения Римской империи наряду с именами Алариха и Аттилы. Вандальский король, как рассказывают, был среднего роста и хромал на одну ногу, которая была короче другой вследствие падения с лошади. Его растянутая и сдержанная речь редко обнаруживала замыслы, таившиеся в глубине его души; он не хотел подражать роскоши побежденных, но предавался более суровым страстям — гневу и мстительности. Честолюбие Гейзериха не знало границ и не стеснялось угрызениями совести; при своих воинских дарованиях он умел искусно владеть и тайными орудиями политики, для того чтобы приобретать полезных союзников или для того чтобы сеять между своими врагами семена ненависти и вражды. Почти в самую минуту своего отъезда он узнал, что король свевов Германарих стал опустошать ту испанскую территорию, которую он намеревался покинуть. Раздраженный таким оскорблением, Гейзерих отправился в погоню за быстро отступавшими свевами, преследовал их до Мериды, заставил их короля и их армию искать спасения в волнах реки Аны[519] и спокойно возвратился