О существовании земледелия у Чуди, жившей близ устья северной Двины, свидетельствуют уже, как сказано было прежде, норвежские мореходцы; следовательно, они должно было удержаться и позднее, хотя, разумеется, в немногих местностях нашей губернии, имевших почву более к нему благоприятствовавшую: в нынешнем Холмогорском и Шенкурском уездах. Чудь, жившая на землях Новгородских бояр в южных уездах, по всей вероятности, главным занятием своим имела хлебопашество.

Что касается до торговли Югры, то о ней можно сказать более. Если можно отнести обложение данью Чуди ко временам дорюриковским, то мирные торговые сношения новгородцев с Чудью, предшествовавшие всегда завоевательным стремлениям, должны быть отодвинуты еще далее в глубь времени.

При отсутствии или, по крайней мере, при малом употреблении в те времена денежных знаков, торговля Чуди с новгородцами должна была носить характер меновой. Различие форм быта, крайняя разница в национальностях, кратковременность пребывания новгородских славян в отдаленных странах, препятствовали им, по крайней мере, на первых порах, настолько сблизиться с скверными туземцами, чтобы ознакомиться с их языком; оттого Югра и названа была немою. Немота финско-венгерских племен давала возможность вести, разумеется, только немую меновую торговлю. Если упомянутые народы отличались робостью перед чуждыми им племенами, как это часто бывает с дикарями, и, в особенности, с обитателями всех северных стран, в таком случае торговые сделки могли производиться с ними даже заочно. Прямых исторических указаний о ведении новгородскими славянами немой или заочной меновой торговли с Югрой мы не имеем. Но известия, которые дошли до нас о торговых обычаях других народов, при сношениях с полудикими племенами или с дикарями,[10] свидетельства арабов о торговле болгар е северными финнами, полубаснословные рассказы наших летописцев, и, наконец, слова одного иностранного писателя о лопарях, дают такому предположению силу достоверного факта.

Арабские ученые X столетия передают, со слов болгарских купцов, что последние вели деятельную торговлю с финскими племенами мордвой и весью, жившими на крайнем севере, «где ночи бывают короче часу», именно вверх по Волге, на расстоянии трех месяцев пути от Болгарии. Болгарские купцы сами ездили в страну веси на ладьях. Приход же самой веси в Болгарию был запрещен, потому что, с прибытием их наступал такой холод, что даже среди лета увядали деревья. «Болгаре приезжали в определенное место или урочище, оставляли там товары, пометив их какими-нибудь знаками, и потом удалялись. В это время туземцы раскладывали рядом свои произведения, которые считали равноценными и удалялись. Если болгарские торговцы, по возвращении находили мену выгодной, то брали с собою местные товары и оставляли свои. В противном случае, они удалялись на время, и это значило, что они требовали прибавки. Жители надбавляли то или другое произведение до тех пор, пока не состоялся торг. Продавцы и покупатели уезжали тогда восвояси с выменянными товарами, не видавши друг друга в глаза».

Уверяют, что приведенные известия не касаются собственно нынешней Архангельской губернии, а относятся к народам, обитавшим в теперешних Новгородской, Тверской и соседних с ними губерниях; но это вряд ли верно. Места, лежащие на расстоянии трех месяцев пути от Болгарии и имеющие ночи короче часу, должны быть гораздо севернее этих губерний. Не могло быть, чтобы болгары, как финское племя, не проникали в глубину севера, тогда, когда русские вели торговые сношения и облагали данью самые северные племена финнов, и когда норвежские и англосаксонские купцы достигали, если судить на найденным кладам, Устюга и далее на восток.

Русские купцы, судя по известиям арабских писателей, в Х-м столетии вели обширную торговлю; они вывозили разного рода меха из самых отдаленных краев России и продавали их в Византии, Хазарии и даже в Малой Азии. Кроме того, из славянских краев вывозились мамонтовые кости, сырые кожи, юфть и пр. Мы знаем из полумифических сказаний скандинавов, что в половине 9-го столетия, а может быть и раньше, новгородские славяне проникали своими колониями в северный финский мир и конечно входили в торговые сношения с туземцами. По всей вероятности, значительная часть тех, исчисленных выше, товаров, о которых упоминают арабские ученые, шла главным образом к славянам от финских обитателей севера тем более, что оттуда же они получались и болгарами, и скандинавами. Свидетельство нашего первого летописца прямо относится уже к жителям нынешней Архангельской губернии. Во то время, как печора платила уже дань новгородским славянам, отдаленная Запечорская Югра не считалась в числе народов, плативших ее; но и туда проникали новгородцы, судя по рассказам Роговина и Ладожан, и это не могло быть с иной целью, кроме торговой.

При первом взгляде, можно, пожалуй, подумать, что рассказ Гюряты Роговича скорее опровергает, нежели подтверждает мысль о немой, а, тем более, заочной меновой торговле русских с финнами; можно, пожалуй, утверждать, что если бы действительно славяне заключали с финскими племенами таким странным образом торговые сделки, то летописцу не для чего было бы говорить о немой торговле какого-то народа, жившего возле Уральских гор, как о чем-то необыкновенном, и если бы немая торговля производилась где-либо в другом месте на севере, в таком случае, он не преминул бы сообщить о ней; притом можно указать на известия Скандинавов о денежной торговле в главном городе биармийцев, на берегах северной Двины.

Против сказанного можно возразить, что наш летописец считал немую торговлю делом весьма обыкновенным в те времена, по крайней мере, на севере, чтобы говорить о ней; да к тому же он, как известно, мало останавливался на явлениях экономической жизни народов. Если же он и упомянул о немой торговле уральского народа, то потому только, что об этом народе рассказывалось, будто бы он заключен в горы и не может из них вырваться, даже при помощи получаемого в обмен на меха железа.

И впоследствии молчание наших летописцев о немой торговле прерывается только по поводу баснословного рассказа о полугодовом сне зауральской югры. Сообщая об этом дивном явлении, со слов участников в походах за Урал, летописец не преминул рассказать и о заочной торговле с засыпавшим народом.

Иноземные писатели, всегда более следящие за обыденными обстоятельствами внутренней жизни известного народа, нежели туземные, потому что она их более поражает, нежели местных, не могли не обратить внимания и на немую торговлю русских с финнами, даже в позднейшие века.

Павел Иовий, живший в России при Василие III, писал «что на самом дальнем берегу океана живут лапландцы, народ чрезвычайно дикий, подозрительный и