В период после 1775 г. около 47 % из 249 назначенных чиновников в Бенгалии были шотландцами, а 60 % из 371 человека были допущены к проживанию как свободные торговцы. Самым впечатляющим было то, что круг доверенных лиц У. Гастингса, которых он лично выбрал для выполнения дипломатических миссий и интриг в судах Индии, равно, как и в других местах, в подавляющем большинстве включал в себя шотландцев. Это были люди, подобные Джорджу Боглу, отправленному Гастингсом на переговоры о торговых отношениях с Тешу, ламой Тибета, в 1774 г., или майору Александру Ханнейю, посланному на такую же опасную миссию в суд Могола в следующем году. Именно их Гастингс называл своими «шотландскими хранителями».

Имея возможность продвинуться по социальной лестнице и ничего не теряя, шотландские искатели приключений были готовы рисковать собой в довольно критических условиях. Некоторые из них также были готовы проводить время, изучая новые экзотические языки, например, Джордж Богл стал первым европейцем, исключая бродячих иезуитских проповедников, который занимался интенсивным изучением тибетской культуры. Шотландцы, подобные ему, лишь подтверждали бытовавшее мнение, что такое авантюристическое поведение укоренено в каледонской культурной и социальной традиции. Еще в XVII в. тысячи шотландских офицеров служили наемниками в Дании, Швеции, Нидерландах и даже Польше и России, и для шотландцев погружение в чужую культуру для службы и войны было не новым или необычным. К тому же награда могла быть велика. Вплоть до XX в. Британская империя, особенно ее индийская часть, давала талантливым, везучим и высокопоставленным служакам шанс в равной степени познать и роскошь, и нищету, и гибель. Затраты на проживание там были малы, домашние слуги – многочисленны, а нажива, особенно в ранний период, огромна. Даже такой профессионал как Богл, которому было всего тридцать лет когда он умер, мог скопить две с половиной тысячи фунтов за время пребывания в Индии и тем самым заплатить по всем долгами за семейное поместье в Делови, на берегу Клайда. Снова это был случай, когда шотландская бедность вызывала агрессивный интерес к британской имперской экспансии.

Однако истина для этого меньшинства активных империалистов была гораздо шире, чем просто стремление к наживе. Инвестиции в империю, поддерживающую шотландцев, означали восстановление баланса в могуществе, богатстве и удаче между ними и англичанами. Для шотландских торговцев доступ к новым колониальным рынкам давал двойное преимущество, потому что в отличии от старых поселений и устоявшихся европейских рынков над ними не доминировали англичане. Для шотландцев, которые обучались медицине, уровень болезней в колониях гарантировал прибыль, особенно в тех новых территориях, которые только осваивались европейцами. Для умелых ремесленников, кузнецов, писарей, шахтеров, столяров и прочих отъезд из Шотландии в Вест-Индию или в другие владения обозначал достаточный заработок, чтобы купить рабов, нанять работников и начать свое дело. Другие шотландцы нашли свое место в колониях в качестве клерков, финансистов и нотариусов. И хотя во многих случаях эмигрантов ждали неудачи, разочарования и быстрая смерть, империя предоставляла шотландцам шанс, которого они были лишены в Старом Свете. Британская империя, другими словами, давала каледонцам возможность почувствовать себя английскими лордами, что было практически невыполнимо в метрополии.

Но именно этого боялись англичане. Эдмунд Берк упоминает об обещании Уоррена Гастингса, данном шотландцам и включавшем «контрактов, дозволений и собраний», что, должно, якобы, подтвердить стремление к созданию «коррумпированного и расточительного правительства в Индии». Шотландцы, обладавшие значительным капиталом в британской Индии, как он полагал, тяжелые и неискренние люди со взглядом, определенно обращенным в сторону богатства и роскоши, и одновременно слишком нерешительные, чтобы пожертвовать национальными интересами ради централизации и самовозвеличивания. Берк считает справедливым, что шотландцы «рьяно поддерживали идею деспотизма». Наделяя их должностями с таким энтузиазмом, заявил он, Уоррен Гастингс продемонстрировал своевольную политику, что впоследствии ожидаемо привело его к отставке. В глазах парламентских критиков, Гастингс совершил две вопиющие ошибки: он обеспечил льготное содержание шотландским военным и гражданским служащим в Индии и высокомерно и волюнтаристски попирал интересы англичан.

Было ли обвинение против Гастингса чем-то большим, чем просто очередное выражение английской (или в случае Берка – ирландской) зависти и негодования по поводу шотландских амбиций? Был ли это действительно случай, когда шотландцы посчитали империю необходимой, так как она давала широкие возможности власти? Для многих шотландцев, вероятно, да. Многие шотландцы были выходцами из якобитских семей или как минимум считали себя якобитами. Например, Джеймс Мюррей, первый губернатор Канады, был сыном якобита, а его братья активно поддерживали движение за возвращение трона Стюартам. Джон Мюррей, четвертый граф Данмор, чей отец воевал за Чарльза Стюарта, молодого претендента, в 1745 г. и прислуживал принцу во время его краткого пребывания в Холируде, являлся губернатором Нью-Йорка в 1770 г. и был избран губернатором Вирджинии годом позже.

Карьера лорда Адама Гордона, воевавшего за Британию в Вест-Индии и получившего десять тысяч акров земли в свое пользование в Нью-Йорке, также свидетельствует о том, что для многих шотландцев империя была шансом не только разбогатеть, но и избежать печальных последствий их политических симпатий. Отец Гордона был католиком и поднял оружие за Стюартов в 1715 г. Сам юный Адам, лояльный по отношению к новой династии, был непреклонен в некоторых вопросах, советуя правительству в 1760-х гг. назначать центральный постоянный сбор налогов в американских колониях и установить контроль над всей церковной собственностью в Канаде. Еще одним знаковым лицом был Саймон Фрейзер, генерал в годы Семилетней войны и ревностный противник американской независимости. Его отец, лорд Ловат, был казнен за якобитизм в 1747 г., будучи последним британцем, лишенным жизни отрубанием головы, в то время как один из его сыновей сражался некогда на стороне Стюартов в битве при Фолкирке. Многие шотландцы, как и Ловат, пожинавшие имперские плоды, имели своих «скелетов в шкафу».

Поступление такого количества прежде якобитских семей на имперскую службу являет отличный пример гораздо более широкой и важной тенденции: возросшую интеграцию шотландцев в британское общество, хотя, одновременно, это якобитское проникновение в империю является заметным напоминанием двойственности интеграции. Но шотландцы не были просто ассимилированы, представляя активную сторону этого процесса и привнося свои собственные идеи и взгляды, делая их частью британского общества. И в случае с шотландскими строителями империи, которые некогда были тесно связаны с якобитизмом, это могло означать ровно ту же тенденцию и на