Арестованных сразу же выслали в Вальпараисо, чтобы затем без промедления отправить на суд вице-короля в Лиму. Им запретили даже проститься с родными. Овалье и Рохас были людьми преклонных лет и могли не выдержать дороги. Такая неоправданная жестокость вызвала взрыв возмущения в городе. Всё накопившееся недовольство против Карраско вырвалось наружу. Во главе протестующих стало кабильдо.

Арест трех именитых граждан должен был запугать горожан. Он был сделан в подтверждение серьезности намерений губернатора, который накануне издал приказ с угрозами наказания за революционные высказывания и тайные разговоры[131]. После 25 мая по городу постоянно стали ходить военные патрули. С решительным протестом против действий Карраско выступило кабильдо, и даже Аудиенсия не разделяла жестокость действий Карраско. Кабильдо 28 мая потребовало полноценного и законного расследования в Аудиенсии, для чего арестованные должны были остаться на родине, а не отсылаться в Лиму. Карраско же хотел полностью подавить оппозицию в кабильдо и приказал, чтобы все заседания городского совета проходили под председательством советника губернатора. Кабильдо подчинилось, но заявило о несогласии и обещало обратиться к высшим властям в метрополии, так как это было нарушением закона и традиции. Карраско испугался и сразу же отменил своё решение, но в отместку приказал немедленно отправить трех арестованных в Лиму[132].

Однако под давлением местных аристократов Карраско заявил, что отменяет этот свой приказ. 82 знатных жителя города подписали петицию в защиту арестованных. В ответ, демонстрируя презрение и враждебность к креолам, Карраско устроил обыск в доме Рохаса. Ничего доказывавшего его вину не нашли. Показывая необратимость высылки Овалье, Карраско приказал выбрать на его место нового прокурора. Кабильдо назначило на место Овалье Хосе Григорио Аргомедо, которого Карраско считал своим личным врагом. Кабильдо не стало проводить выборы, подчеркивая временный характер назначения. Это был вызов губернатору[133].

Обстановка серьезно накалилась, когда в конце июня стало известно о революции в Буэнос-Айресе и о создании там хунты. Почта также извещала о потере почти всей территории Испании, которая была оккупирована французами. Многим казалось очевидным, что наполеоновские войска вскоре полностью займут всю Испанию. Губернатор и Аудиенсия осудили революцию в Буэнос-Айресе, но кабильдо на своем заседании 28 июня не смог определить своего отношения к ней, что означало молчаливое одобрение. Всё чаще стали говорить о необходимости создать свою хунту в Чили.

Карраско решил довести до конца дело с отправкой арестованных в Лиму и тайно послал капитана Мануэля Бульнеса (отца будущего президента Чили) в Вальпараисо с приказом о высылке. Бульнес умышленно привез приказ местному губернатору, когда суда уже покинули рейд. Кроме того, Вера был болен, и врач запретил отправлять его морем. В конце концов, Овалье и Рохас были всё-таки посажены на ближайшее судно в Лиму. Известия об этом буквально взорвали город, но Карраско лживо заверял, что никто никуда не отправлен.

11 июля в Сантьяго пришли прощальные письма Рохаса и Овалье. Возмущенные горожане направились в центр города требовать созыва «кабильдо абьерто»[134]. Народ вошел в кабильдо. Среди толпы было много офицеров, сочувствовавших народу. Историк Д. Баррос Арана так описывал эти события: «В кабильдо пришли более 300 человек из зажиточных горожан; многочисленные группы людей всех сословий занимали все коридоры и лестницы, и большая толпа стояла на площади. Никогда в Сантьяго не было столь многочисленной и угрожающей демонстрации народа»[135]. Лидерство на этом собрании находилось в руках алькальдов Н. де Ла Серда и А. Эйсагирре, а также прокурора Х.Г. Аргомедо, людей весьма умеренных[136].

Кабильдо направило своих представителей к Карраско с просьбой прибыть на заседание. Тот высокомерно отказал и приказал закрыть кабильдо. В ответ народ вошел в его дворец, а кабильдо в знак примирения согласилось, чтобы Карраско предстал перед Аудиенсией. Доклад перед оидорами Аудиенсии сделал Х.Г. Аргомедо, потребовавший отмены приказа о высылке и удаления самых одиозных советников губернатора. На это Карраско саркастически спросил: «А кто из Вас надеется уйти отсюда свободным?» Аргомедо спокойно парировал: «На площади две тысячи человек, готовых заставить уважать права, которые я здесь защищаю». А другой член кабильдо, Игнасио Каррера, распахнул камзол и, демонстрируя пару пистолетов, добавил: «И все пришли, так же как и я»[137]. Оидоры ушли на совещание, но страсти на площади накалялись. Аудиенсия была вынуждена принять решение: немедленно вернуть арестованных в Сантьяго и уволить виновных чиновников из окружения губернатора. Карраско не смог противостоять этому и подписал решение. Народ успокоился и разошелся по домам.

13 июля стало известно, что арестованные уже на пути в Лиму, и вернуть их нельзя. Народ вновь вышел на улицу. Вооруженные горожане заблокировали армейские казармы, но затем их удалось уговорить разойтись по домам. Весь вечер в городе в разных местах собирались группы горожан, обсуждавших ситуацию.

14 июля креольская партия кабильдо собралась на тайное совещание. На нем было решено выступить 17 июля и создать хунту, как в Буэнос-Айресе. Однако 16 июля оидоры, осознавая опасность переворота со стороны кабильдо, которому симпатизировали военные и большинство горожан, уговорили Карраско уйти в отставку[138] и передать власть старшему по воинскому званию. Им стал Матео де Торо Самбрано, граф Конкисты. Главными его достоинствами было то, что он родился в Чили, был креолом, и что ему было 85 лет[139]. Оидоры опередили заговорщиков, хунта не была создана. Сохранилось традиционное правление, хотя и при новом губернаторе.

Осознавая, что перемена власти в Сантьяго произошла не совсем законно, кабильдо направило в Испанию пространное объяснение своих действий. Некоторые историки приписывают его авторство Мануэлю Саласу[140]. В нем утверждалось, что Карраско — «это человек, воспитанный в Африке, и посему в нем отразился характер карфагенянина, жестокий, лицемерный, бесчестный, непостоянный — подлинно пунический характер». Среди его реальных прегрешений назывались ограбление «Скорпиона», своевольное назначение и увольнение советников, бесполезная отправка копий в Испанию, произвол с арестами знатных горожан. Был намек и на государственную измену: Карраско поддерживал переписку и принимал послов инфанты Карлоты Хоакины. Кабильдо сравнивало его тиранию с правлением Нерона[141].

Если в Испании отставка Годоя и отречение Карлоса IV в пользу Фердинанда (события, предшествовавшие байонскому пленению Бурбонов) назывались свержением «министерского