Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 164

Фактическим руководителем отряда был второй помощник начальника японской военной миссии капитан Нагаи (Мори). Под его руководством русскую молодежь обучали технике съемки планов населенных пунктов и местности, фотографированию при особых условиях и наиболее трудных объектов, методам сбора разведданных о военной силе противника, способам антисоветской пропаганды. Кроме того, диверсантов обучали пользоваться средствами связи, сигнализации, методам диверсий на объектах связи и прослушиванию переговоров противника[1385].

Кроме того, для обучения диверсантов езде на лошадях сюда приезжали инструкторы-кавалеристы из Харбина. Также проводились занятия по подрывному делу. После напряженной работы русских диверсантов два-три раза в месяц вывозили на отдых в Сахалян, где они находились на полуказарменном положении. В обычные дни занятий личный состав отряда носил японскую форму без знаков различия. В городских условиях чины отряда одевались в штатское, но всегда имели при себе холодное оружие, чтобы, по выражению инструктора-японца, «свыкнуться с ним»[1386]. На вооружение отряда были приняты советские винтовки, пистолеты-пулеметы Дегтярева, гранаты. Кроме того, при заброске на территорию СССР им полагалось красноармейское обмундирование.

В конце 1943 и первые месяцы 1944 г. русские диверсанты закрепляли полученные знания и навыки, а также тренировались в длительных переходах по бездорожью и пересеченной местности, которые включали ходьбу на лыжах. В конце мая 1944 г. отряд был полудемобилизован, но все его чины оставались в Сахаляне – часть в лагере, а часть на хозяйственных работах при японской военной миссии.

В июле 1944 г. весь состав отряда был перевезен в верховья Амура, где его чинов перебросили на советскую территорию группами по три – пять человек. Одна из переброшенных групп на обратном пути при возвращении в Маньчжурию, столкнувшись с советскими пограничниками, вступила с ними в перестрелку. Ее руководитель был убит. Другой член группы, Глебов, был ранен и смог переплыть Амур с помощью третьего участника группы, Занфирова[1387].

Во время этого боевого выхода русские диверсанты реально опробовали почти все то, чему их обучали несколько лет. Они не только успешно выполнили задания по фотографированию военных и гражданских объектов на территории СССР, но и прослушивали телефонные разговоры важных советских лиц и даже доходили с разведывательными целями до приграничных линий советской железной дороги[1388].

После успешного выполнения этого рискованного задания, во время которого почти все вернулись обратно с выполненной работой, до осени 1944 г. личный состав отряда использовался главным образом на хозяйственных работах при японской военной миссии. Осенью 1944 г. отряд был вновь направлен в лагерь, в долину реки Чикеска, где находился до 1945 г., после чего был опять переведен в Сахалян, а в феврале снова был направлен в лагерь, где и оставался до августа 1945 г.[1389]

В это время личный состав отряда занимался охотой и практическими занятиями по методам ведения партизанских действий и упражнялся в разведке на японских объектах.

С 1 марта 1945 г. происходило доукомплектование отряда за счет прибывавших в резерв русских военных отрядов со станции Ханьдаохедзы. В это время его личный состав был разбит на два отделения по принципу: 10 бойцов – 1 командир. Командирами были назначены Глебов и Баратов при общем руководстве Солодова. Его помощником был Притуляков, а инструкторами оставались японцы[1390].

В начале лета 1945 г. японцы планировали перебросить отряд на территорию СССР вместе с несколькими русскими сотрудниками из агитационно-пропагандистского отдела японской военной миссии. По неизвестным причинам эта переброска так и не была осуществлена.

Кроме Сахалянского «партизанского» отряда японцы создали еще несколько диверсионных отрядов из русских эмигрантов:

1. Неподалеку от Харбина, на станции Ханьдаохедзы, стоял диверсионно-полицейский отряд капитана Трофимова. Там же находился другой диверсионный отряд поручика Лукеша.

2. В 22 километрах от станции Ханьдаохедзы находился диверсионный отряд горно-лесной полиции поручика Ильинского.

3. На Мулинских копях находился созданный в 1944 г. диверсионно-полицейский отряд прапорщика Павлова.

4. На станции Милучжень находился диверсионный отряд из резервистов, созданный в 1944 г., которым командовал поручик Ложенков.

В среднем в таких отрядах насчитывалось по 40 бойцов[1391].

По данным русских диверсантов, задержанных Смершем, отряды горной и лесной полиции скрывали существовавшие с 1941 г. шестимесячные курсы разведчиков и диверсантов для засылки в СССР по ведению подрывной работы. На этих курсах проходили: 1) подрывное дело; 2) военную подготовку; 3) методы диверсионной работы; 4) характеристику и организацию Красной армии; 5) изучение жизни Советского Союза; 6) методы перехода государственной границы. Подрывное дело вел поручик Плешко, изучение жизни в СССР, характеристику и организацию Красной армии, методы перехода границы – капитан Иванов и поручик Плешко; военную подготовку, методы диверсионной работы – подпоручик Шимко Григорий. Одновременно обучалось 43 слушателя. При поступлении на курсы все давали подписку о молчании. «Подписка» давалась лишь устно и содержала обещание преданно служить японским властям и бороться с коммунизмом до его уничтожения и установления в России монархии. Разведывательно-диверсионная школа состояла из двух взводов и отделения связистов. Командиром первого взвода был Плешко, а второго – Шимко. Отделение связистов готовило агентов радистов-разведчиков для направления их в советский тыл с рацией. Командовал отделением старший унтер-офицер Плигин. Школа находилась у вокзала на станции Ханьдаохедзы. В декабре 1943 г. курсы диверсантов были закрыты, но до вступления этого распоряжения в силу персоналу объявили, что его могут в любой момент перебросить в СССР для непосредственной диверсионно-разведывательной работы. С закрытием этих курсов на их базе был создан Русский отряд армии Маньчжоу-Ди-Го, а выпускников разведывательно-диверсионной школы с декабря 1943 г. стали готовить непосредственно к партизанским действиям на случай войны против СССР[1392].

Русская полиция

Подготовку русских полицейских на японской службе новые власти начали вскоре после своего утверждения в Маньчжурии. Дело в том, что китайцы не прекратили сопротивления после оккупации севера страны, а своими силами японцы против них справиться не могли. Особенно активно процесс формирования русских полицейских отрядов пошел с 1935 г. К тому времени через специальную русскую полицейскую школу прошло 129 человек, но японцы считали, что этого мало, и увеличили ежегодные выпуски[1393].

Сами полицейские высмеивали черную японскую форму: «Куртка с разрезами с боков по шву, шаровары, заправленные в сапоги, серебряный кант по обшлагам и на воротнике и малиновой выпушкой. Черная фуражка с малиновым околышем и кантами, несуразная сабля с невероятной рукояткой без дужки, которая упирается под мышку. Вместо дужки наверчен кожаный желтый темляк. Вместо кокарды – на шапке медный лепесток хризантемы. Старые начальники, начальники и прочие отличаются золотыми нашивками, а у сабель имеются дужки. На всех почти форма сидит безобразнейшим образом, особенно широкие и большие сапоги – а это парадная форма!»[1394]

Русских полицейских привлекали к работе с советскими пленными, взятыми в боях на реке Халхин-Гол. Им поручалась охрана, фотографирование, обслуживание и пр.[1395] Кроме того, они нередко подрабатывали незаконным способом, например перевозили опийный мак[1396]. Особенно отличались при этом сыщики уголовной полиции. Русский жандарм на японской службе Ильин писал: «Ехал в обществе старых знакомых сыщиков. Сидели в вагоне-ресторане. Сыщики пили водку и закусывали. Пользуются они всем даром – буфетчики ведь не хотят иметь разные неприятности»[1397].

Чтобы укрепить преданность русских полицейских к японцам, их регулярно вывозили к местам Русско-японской войны, где находились ухоженные благодаря заботам представителей Страны восходящего солнца кладбища русских героев и установленные на японские деньги памятники в честь таких героев, как Кондратенко. Стоит отметить, что это был настоящий парадокс, из-за того что нам, русским, к сожалению, во многих случаях свойственно забывать своих героев. Так, горьким упреком выглядят эти японские памятники от былых врагов русским героям на фоне заброшенных кладбищ героев Русско-японской войны в Харбине[1398]. Впоследствии, когда в Маньчжурию пришли советские войска, первым делом они стали уничтожать эти памятники. Чаще это делалось даже не советскими солдатами, а руками китайцев с поощрения советских властей. Не случайно советский писатель Михаил Колесников в своей «Маньчжурской тетради» высмеивал японцев за традицию беречь и сохранять русские кладбища, часовни, церкви и другие памятники доблестным воинам России. Теперь уже на сопках Маньчжурии «не спит больше русский солдат, и горе России он слышать не может».

Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 164