Результат и печален, и прискорбен — даже по-своему трагичен: за 50 советских плюс 30 с лишним украинских лет, прошедших после еврейских расстрелов, в Бабьем Яру так и не появился адекватный и достойный музей-мемориал. По сравнению с тем, что на этом страшном месте просто обязано было возникнуть, — самая настоящая пустошь памяти и материализовавшийся Историомор!

1990-1994: КРАВЧУК. ПРОРАСТАНИЕ СИМВОЛОВ

1992. Оуновский крест

Уже через пять месяцев после открытия в Бабьем Яре «Меноры» — 21 февраля 1992 года — на коллекту, собранную украинской эмиграцией в Канаде, — активисты ОУН установили над оврагом памятный дубовый Крест[923] — в ознаменование 50-летия со дня расстрела немцами поэтессы Елены Телига и других оуновцев. В 1993 году расположенная поблизости улица Демьяна Коротченко была переименована в улицу Елены Телига, а улица Демьяна Бедного — в улицу Олега Ольжича, другого видного оуновца[924].

В 2006 году к кресту были добавлены три гранитные памятные доски. На центральной высечен трезубец и следующий текст: «В 1941-1943 годах в оккупированом Киеве в борьбе за независимое украинское государство погиб 621 человек. Среди них — выдающаяся поэтесса Елена Телига. Бабий Яр стал им братской могилою. Героям слава!» Слева и справа — две каменные плиты с именами репрессированных немцами оуновцев[925].

Отвлечемся ненадолго от рефлексии ради исторической субстанции.

Расстрелянные оуновцы — коллаборанты чистой воды: в основном это сотрудники городской администрации, арестованные и ликвидированные немцами на стыке 1941 и 1942 годов за вызывающую и ставшую для них неприемлемой нелояльность себе. Но эти репрессии ни разу не индульгенция и не талон на их переквалификацию из палачей (почитайте любой номер «Украинского слова»!) в жертвы нацистского оккупационного режима.

И ни разу не указание на их антинемецкий героизм, какового — в случае мельниковцев — практически не было[926]. Так что — внутри оуновского социума — это еще и прихват мельниковцами частицы специфической бандеровской репутации, безосновательного причащения к их героизму: ведь бандеровцы время от времени действительно боролись и с вермахтом, и с Красной армией, тогда как мельниковцы в отношениях с немцами лишь колебались на шкале лояльности в интервале между бурным энтузиазмом и фигой в кармане. Впрочем, на готовности убивать евреев или помогать их убивать эта разница между ОУН(м) и ОУН(б) не сказывалась. Любо!

Напомним еще раз: арестованных и допрошенных оуновцев расстреливали в тюрьмах, точное место их захоронения неизвестно, им, вероятнее всего, был противотанковый ров на Сырце. Никаких иных «завязок» между ОУН и Бабьим Яром не было.

Между тем в качестве альтернативного места братской могилы Телига и других расстрелянных немцами оуновцев мифическая «Татьяна Тур»[927] указывает на малинник близ одной из опор телевышки. При этом она ссылается на газеты «Украина» и «Либеральная газета» за 1993 год как на обладателей ноу-хау по установлению национальности погребенных под землей трупов по аэрофотоснимкам[928]. Но оуновцы в 1992 году не подозревали о малиннике (а иначе — берегись, телебашня!) и установили свой крест в сотне с небольшим метров от мускулистого советского монстра, явно ориентируясь на его «заслуженную» известность и коммеморативный авторитет.

Теперь о цифре «621». В качестве ее источника историк ОУН Сергей Кот[929]отсылает к украинским эмигрантским изданиям[930], а практик ОУН Богдан Червак — к утверждению сотрудника Киевского городского архива Сергея Карамаша[931]. При этом оба уклоняются не только от критической верификации, но хотя бы от цитирования или описания своих первичных источников. Реальных имен, зафиксированных на боковых плитах, набралось вдесятеро меньше — всего 62, включая и несколько случайных, попавших в этот ряд по недоразумению или, если и по умыслу, то ошибочно[932].

Иными словами, в Бабьем Яру искусственно создавалась конфликтная историческая среда и поле для лобового коммеморативного противостояния.

Освободившиеся, как и евреи, от советского диктата, новые «молодые националисты» — прямые продолжатели идеологии и дела ОУН-УПА[933] — восприняли обретенную всеми свободу как собственное право на безнаказанный беспредел и передел и с радостью вернулись к тактике агрессии и практике вандализма. А наглости и пассионарности, повторю еще раз, им было не занимать.

Резюмируем. Как сама цифра — «621», так и место установки оуновского креста — Бабий Яр — сугубо условны и даже не мифологичны, а агрессивно-мифологичны[934]. Причисление оуновцев к жертвам Бабьего Яра — не историческая неточность или бестактность и даже не осознанная провокация, а наглый рейдерский захват чужой исторической памяти по липовым или отсутствующим векселям.

Только взирая на окружающее с уже захваченной высоты, можно позволить себе такое суждение:

Конечно, было бы несправедливо подвергать сомнению факты массовых уничтожений евреев во время войны в Киеве (sic!). В конце концов это никто и не делает. Однако историческая правда и справедливость требуют прежде всего достойного чествования украинских патриотов, которые не просто погибли в Бабьем Яру, а боролись за независимость своей Родины![935]

Существенно и то, что таким образом из бутылки был выпущен джинн самозахвата памяти, чему искренне обрадовались представители памяти о других категориях жертв Бабьего Яра. Вскоре это привело к такому феномену, как самосев памятников в пространстве памятования.

На смену тотальному регулированию увековечения памяти в советское время пришло целеустремленное своеволие и самоуправство новых субъектов коммеморации. С этим же, по-видимому, связан и преобладающий нулевой уровень художественности этого «самосева»: не до жиру тут — не шуранули бы!

Но не шуранули, и, не встречая отпора со стороны государства, самоуправцы наглели и радикализировались, провоцируя и себя, и своих оппонентов на акты банального вандализма.

1990-е: Мутации антисемитизма: отрицатели Холокоста

Эта конфликтная историческая среда создавалась — в идеологическом смысле — не на пустом месте. С первых же лет независимости осмысление темы Второй мировой войны на Украине приобрело ряд специфических особенностей. С одной стороны, отрицать или оспаривать масштабы убийства евреев на Украине было бы нелепо, а с другой — очевидная роль в этом украинских националистов как бы «обязывала» их сегодняшних единомышленников к активной защите их «доброго имени» и к превентивным атакам на тех, кто с этим не согласится.

После Стокгольмского совещания в январе 2000 года преподавание истории Холокоста было включено и в Украине в школьные программы. Это вызвало гнев со стороны украинских национал-шовинистов, воспринявших эту новацию как «невиданное зомбирование украинской молодежи, подготовку манкуртов, которых планируется использовать как рабочую силу на наших национальных черноземах»[936].

В Украине к этому времени уже