Овцы вместе с козами служат иногда как бы добавочным к волам и коровам признаком благоденствия, напр., в некоторых колядках и в той песне, которую мы привели выше, где девица говорит богачу о волах и коровах, следуют слова: «У тебя, богач, козы и овцы, а у меня – ласковые слова».
У тебе, багачу, кози й овечки,
А у мене, багачу, ласкови словечки.
С овцою, отбившеюся от стада, сравнивается одинокая сирота, несчастная женщина, лишившаяся мужа, и лихая доля.
Ходить, бродить по улици як приблудна вивця;
Ни с ким стати промовити вирного словця.
Ой, у поли, при дорози там вивця пасеться,
Ой, там моя лиха доля шляхом волочеться.
С козлом и козою в народной поэзии соединяются остатки языческой старины. Древнее весеннее жертвоприношение козла, подробно описанное в известиях о литовском язычестве и существовавшее у славян, отражается и до сих пор. В некоторых местах Малорусского края есть обычай водить козла – обычай, потерявший свои прежние принадлежности и состоящий только в том, что на Масленице девицы бегают по селу и поют песни о козле или козе с припевами «ой лелю-ладо» и «ой диду-ладо»; припевы эти исключительно принадлежат веснянкам, так что песни о козле – самые ранние веснянки и открывают собою великое древнее народное торжество весны, которого признаками служат все вообще веснянки и весенние игры.
Та вскочив козел в огород, в огород,
Ой, лелю-ладо, в огород!
Та поиив козел лук-чосник,
Ой, лелю-ладо, лук-чосник!
И билую петрушку, петрушку,
Ой, лелю-ладо, петрушку!
И чорную чернушку, чернушку,
Ой, лелю-ладо, чернушку!
Из одной песни, где вместо козла – коза, видно, что обычай водить козла или козу и, вероятно, жертвоприношение, которое за тем следовало, соединялись с надеждою или прорицанием урожая в грядущее лето.
Го-го, козо, го-го, сира,
Ой, росходися, розвеселися,
При своему двори, при господари.
Де коза ходить, там жито родить.
Де коза туп-туп,
Там жита сим куп:
Де коза рогом, рогом,
Там жито стогом, стогом;
Де коза хвостом, хвостом,
Там жито ростом, ростом.
Другая песня довольно явно указывает на самое жертвоприношение, которое, должно быть, совершалось при посредстве старика.
«Не ходи, козо, у тее сельце,
А в тому сельци все люде стрильци.
Устрелять козу в правее ухо,
Скризь полотенце в щирое сердце». —
«Ой, я не боюсь тих людей стрильцив,
А тильки боюсь старого дида,
Устрелить козу в правее ребро».
Это имеет, как видно, прямое соотношение с известною великорусскою песнью о том, как хотят козла зарезать: сидит старик, держит нож, а возле него котел стоит.
Из прочих домашних животных в песнях является кот – спутник младенческой жизни, преимущественно упоминаемый в колыбельных песнях. Приглашают кота укачивать ребенка:
Иди, коте, до хати,
Мое литя колихати, —
кот приносит сон детям:
Ой, кит-воркит ходить по гори,
Та носить сон в рукави,
Чужим диткам продае,
А нашому так дае, —
запрещают ему мурлыкать, чтобы не разбудить дитяти:
Ой, ти, коте, не гуди,
Мое дитя не збуди, —
делаются намеки на его шаловливость и плутоватость:
Люли-люли, коточок,
Украв бабин клубочок
Та й заховався у куточок.
Он просит есть:
Ой, коте, котку,
Та не сиди в кутку.
Не проси папки,
Подбиваю лапки.
Ой, ну, мовчи, коте,
Дитина спать хоче! —
лазит всюду и испытывает неприятности:
Ой, коте-котку,
Не лизь на колодку…
Упав кит из труби,
Одбив соби груди, —
посылает кошечку за водою, кошечка падает в воду, а он вытягивает ее за хвост, и пр.
Послав кит кицю,
Та упала киця у криницю;
Пишов котик ратовати,
За хвист кицю витягати.
Кроме того, кот – символ волокиты, проказника по любовным делам. Это проглядывает даже в колыбельных песнях.
Ой, ти коте-коточок,
Та не ходи в садочок,
Не полохай дивочок,
Нехай зовьют виночок.
В других – большею частью шуточного тона – это яснее. Девица пригласила к себе в сени молодца; мать из хаты спрашивает, кто там ходит в сенях. Дочь отвечает, что это кот ловит мышей.
«Донько моя, Марусенько, хто по синях ходить?» —
«Мати моя, матусенько, коток мишки ловить».
В другой песне девица выпускает от себя милого в образе кота.
Я, молода, уставала,
Виконечко одчиняла,
Сирого кота впускала.
Возьму котика в припил,
Ой, винесу я на двир,
Та й пущу кота за двир,
Щоб батенько не чував,
Люде не вбачили,
Що ми з им гуляли.
В третьей – муж подстерегает в образе кота молодца, который ухаживает за его женою.
Ой, що ж то за котик, що дви лапи мае.
Вин до мого сала часто заглядае.
Ой, вин ходить по пид-стиньню, пидмовляе мою жинку.
Из диких зверей в песнях встречаются куница, соболь, ласочка, олень, тур, волк и медведь.
Куница и соболь символизируют молодца и девицу.
Та наказувала куночка
Свому чорному соболю:
«Ой, бувай, та соболоньку,
Та у мене та в суботоньку». —
«Ой, рад би я та бувати,
Тебе, куночку, видати,
Та у тебе лози густии,
А риченьки бистрии». —
«А я лозоньки порублю,
Бистри риченьки впирну». —
«Ой, бувай, бувай козаченьку
У мене у суботоньку». —
«Ой, рад би я бувати,
Тебе, дивочку, видати,
Та у тебе двори новии,
Ще й замочки крипкии,
Ще й батенко сердитий». —
«А я замочки одимкну,
Воритечки одчиню,
Свого батенька вблагаю».
О превращении в куницу чужой жены, убежавшей с женатым молодцом, превратившимся в камень, см.
