К. Уотли отмечает, что одним из факторов волнений были цены. Их рост на протяжении первых двух десятилетий XVIII в. составил до 144 %[623]. Однако и цены, очевидно, были не главной причиной. Интересно, что большая часть городов, охваченных восстаниями, были портовыми. Те, кто посещал Шотландию в начале XVIII в., были удивлены масштабами экспорта зерна, осуществляемого с ее восточного побережья[624]. Расширение хлебного экспорта началось с 1680 г., когда внутренний рынок уже был насыщен, и активно продолжалось в период после того, как уния открыла доступ шотландским товарам на мировой рынок[625]. И хотя к 1700 г. экспорт стал довольно сложным занятием из-за конкуренции северо-европейских стран, в середине первой декады XVIII в. зерно в Шотландии признавалось «нашим лекарством». Четвертая статья унии давала ему свободный доступ на английский рынок, и это положило начало резкому увеличению экспорта зерна, наряду с экспортом других сельскохозяйственных продуктов. В период с 1718 по 1722 гг. он увеличился на 106 % по сравнению с периодом 1712–1717 гг[626].
Именно этот расширяющийся экспорт, в результате увеличения которого поднялись цены внутри страны, очевидно, и послужил основой для выступлений 1720 г. В действительности цены были лишь немного выше, чем в 1719 г., но правительство с подачи лорда-адвоката Дандаса связало эти выступления с влиянием врагов-якобитов[627].
Основания для этого действительно были – и лозунги, под которыми проходило восстание, и контекст якобитских выступлений 1708 и 1715 гг., и неудачная попытка испанской интервенции в 1719 г., связываемая с якобитскими планами – все это могло быть «прочитано» властями как элементы национального выступления. Тем более, что поддержка якобитизма именно на севере была наиболее широка, а епископальное население некоторых восточных городов, охваченных выступлениями, таких как Данди, Арброад и Монтроуз, оказало поддержку и якобитскому восстанию 1715 г. Однако явных свидетельств тому, что восставшие руководствовались якобитскими или националистическими симпатиями нет. Даже на уровне лозунгов и призывов выступления 1720 г. отличались, например, от хлебных волнений в Мидланде в 1756 г., где якобитские лозунги звучали вполне отчетливо.
Нельзя все же не заметить, что существует, хотя и опосредованная, но очевидная связь между восстаниями начала 1720-х гг. и политическими процессами в Британии. С упразднением в 1708 г. Тайного совета Шотландии, который до унии был ответственен за стабильность и порядок в обществе, возникший вакуум власти создал на севере Британии опасную ситуацию. Механизм, который до 1707 г. отвечал за своевременные поставки экспорта согласно договорам, больше не действовал, и ситуация регулировалась стихийно, часто в ущерб самим поставщикам. В ответ на восстание правительство принимает административные меры: в мае сэр Дэвид Дарлимпл был смещен с поста лорда-адвоката, который он занимал с 1709 г., по причине того, что «Роксбурну [Государственному секретарю по делам Шотландии] казалось, будто лорд-адвокат не выказывал особого рвения в наказании участников последнего якобитского восстания»[628]. Заменивший Дарлимпла Роберт Дандас извлек все уроки из отставки своего предшественника и должен был наказать участников бунтов.
В то же время можно говорить, что восставшие достигли своих целей. Никто не умер от голода, а городские советы вынуждены были пойти на ограничения цен. Но среди результатов восстания были и более долгосрочные. На графиках, приводимых в исследовании К. Уотли, видно, что в период 1720–1723 гг. уровень экспорта зерна упал практически до нулевой отметки, что в последний раз наблюдалось в 1710 г.[629], в то время как в Англии экспорт зерна продолжал расти до 1750 г. и позже чем в Шотландии сменился импортом.
Вскоре последовавшие новые восстания, произошедшие не только в Глазго – центре становящегося индустриального производства, но и в Кирксбридже, Галловее, на Файфе и Ангусе, подавленные с помощью военных отрядов, высланных из Лондона, были вызваны повышением налогов. Однако это лишь внешняя сторона вопроса. В основе движения, как показывает сравнительный анализ подобных выступлений в других странах, в том числе и неевропейских, например, в Японии, лежали социальные конфликты эпохи модернизации, которая в Шотландии была реализована в форме унии. Это и окрашивало шотландские социальные противоречия в националистические оттенки.
Вместе с тем, бесспорно и то, что еще одним фактором политической поляризации в Шотландии на протяжении нескольких десятилетий после восшествия на престол Ганноверов была династия Стюартов. И этот факт оставляет актуальным вопрос о том, были ли общественные движения в Шотландии в первой половине XVIII в., включая якобитизм, развитым политическим движением или эпизодическим расколом на экономической или социальной почве. Якобитское движение, название которого произошло от латинского имени Джеймса – Jacobus Neus Rex, как правило, ограничивают хронологическими рамками 1688–1788 гг. Нижняя граница – это «Славная революция» в Англии и свержение Стюартов, а верхняя – это смерть «младшего претендента», принца Чарльза, в Париже. Периоды же наибольшей активности деятельности якобитов, по мнению большинства исследователей, включали 1688–1696 гг., 1714–1724, 1745–1750 гг.[630]
Шотландские якобиты стали участниками восстаний 1689–1691 гг., 1708 г., 1715–1716 гг., 1719 г., 1745–1746 гг., заговора с целью убийства Вильгельма Оранского в 1696–1696 гг. и попыток смены правительства в 1702–1703 гг., 1706 г., 1717 г., 1723 г., 1753 г. Несмотря на постоянную страсть якобитов к проявлению мятежного духа, многие историки утверждают, что нельзя с полным основанием говорить о том, что якобитизм в Шотландии имел сколько-либо серьезную организационную структуру, стратегию действий или даже разработанную идеологию.
Ведь недаром до сих пор основным вопросом среди исследователей этого движения является проблема, против чего же выступали якобиты? Против династии Ганноверов, свергнувших прежних Стюартов? Против унии, лишившей, как тогда считали, гордую шотландскую нацию ее независимых легислатур? Или против чего-то еще?
К династии Стюартов в Шотландии на протяжении всей второй половины XVII в. отношение было очень неоднозначным. Джеймс II прибыл в Шотландию в 1679 г. в период английского кризиса, когда многие не хотели видеть его на престоле из-за приверженности католицизму. В Шотландии, имея развязанные руки, он сделал все, чтобы расширить влияние Стюартов, вызывавших антипатию еще сорок лет назад, и положить начало формированию «стюартовского мифа», в рамках которого возвращение Шотландии к ее «Золотому веку» было возможно только при участии древней королевской династии. Джеймс пробыл в Шотландии три года и за это время он сделал Эдинбург интеллектуальной столицей стюартовского роялизма. Выступая за сохранение шотландской традиции, монарх заботился о сохранении Адвокатской библиотеки и Королевского колледжа физики, постоянно одевая все это в стюартовские одежды, чем способствовал возрождению дореформаторских традиций, в основе которых лежало т. н. «правило чертополоха» – идея шотландского аристократического патриотизма. Этим воздействием на сознание Джеймс пытался вернуть позиции, утраченные Чарльзом II. Его деятельность между 1679 и 1688 гг. свидетельствовала, что, с одной стороны,
