Летом 1941 года Гиммлер, Гейдрих и Геббельс начали добиваться от Гитлера разрешения на депортацию еврейского населения Берлина и других немецких городов на восточные территории, уже завоеванные вермахтом. Вначале фюрер был против, опасаясь, что высылка многих тысяч немецких евреев в Польшу, Белоруссию и Прибалтику создаст еще больше проблем, чем решит. Однако в конце августа он, по-видимому, пообещал Геббельсу, что просьба трио будет удовлетворена, как только будет разгромлен СССР. К середине сентября, когда победа уже представлялась ему неизбежной, он дал Гиммлеру отмашку на начало массовой депортации евреев с находившихся под контролем нацистов территорий в глубоком тылу, где айнзацгруппы уже работали на полную мощь[1027].
Масштаб стоявшей перед Гиммлером задачи можно оценить на примере литовского города Каунаса, где сотни евреев были убиты на заправочной станции в первые дни операции «Барбаросса». За прошедшие с того времени недели айнзацгруппа «А» сполна продемонстрировала свое исключительное рвение в деле истребления евреев. К июлю, после серии казней и погромов, командир айнзацкоманды-3 (одного из трех подразделений, входивших в айнзацгруппу «А») смог доложить, что в Каунасе уничтожено 7800 евреев. Но даже при таком темпе оставалось еще 29 000 человек, с которыми надо было что-то делать. Пока их загнали за колючую проволоку в переполненном гетто, где отсутствовали самые базовые санитарные условия. Выходить оттуда разрешалось лишь тем, кого признали достаточно крепкими для принудительного труда.
После своих «триумфов» на поприще массовых убийств в Каменце-Подольском и Бабьем Яру Фридрих Еккельн был переведен Гиммлером на другое место работы и назначен высшим руководителем СС и полиции (HSSPF), которому подчинялись айнзацгруппы в рейхскомиссариате «Остланд», включавшем балтийские государства и Западную Белоруссию. Каунас входил в его зону ответственности, хотя на практике айнзацгруппы напрямую подчинялись Гейдриху. 29 октября в качестве очередной демонстрации того, что могло произойти в любом оккупированном нацистами городе, 10 000 жителей гетто согнали, как скот, в построенную еще в XIX веке городскую крепость. Там айнзацкоманда-3 при активном содействии литовских пособников загнала их во вместительный подземный тоннель, расположенный под Девятым фортом. Здесь, следуя практике, разработанной Еккельном на Украине, их сначала раздевали, а затем расстреливали. Операция заняла почти весь день и была исключительно жестокой. К моменту ее окончания не осталось в живых ни одного еврея. По оценкам, среди убитых, помимо более чем 2000 мужчин и почти 3000 женщин, было более 200 детей. Это соответствовало распоряжению Гиммлера, отданному еще в июле: детей следовало уничтожать наравне с родителями, так как они считались не менее опасными «разносчиками заразы». В разговорах со своими коллегами из вермахта руководители айнзацгрупп и айнзацкоманд не стеснялись открыто называть своих еврейских жертв, независимо от возраста и пола, «вооруженными бандитами и преступниками» – определение, которое, как правило, не встречало возражений со стороны офицеров и солдат восточной армии.
По аналогичному сценарию развивались события в Минске после его захвата вермахтом в июле 1941 года. Там нацисты создали гетто, заперев в нем 80 000 евреев. Оно также было окружено колючей проволокой и наблюдательными вышками. Формально гетто управлялось «юденратом» (еврейским советом), но эти гражданские руководители были бессильны защитить свои общины от погромов и убийств, производившихся айнзацгруппой «Б» под командованием Артура Небе и другими подразделениями СС, нередко при поддержке регулярных войск вермахта.
К началу осени 1941 года минские гетто на протяжении более четырех месяцев подвергались практически ежедневному террору. По ночам группы солдат и полицейских врывались в дома, грабя, насилуя и убивая. Перла Агинская собственными глазами видела последствия одного такого инцидента, когда заглянула в один из домов в гетто в Зеленом переулке. В комнатке, где из обстановки были только кровать, масляный светильник и стол, она увидела жуткую картину: «У стола лежит девушка лет восемнадцати. Она совершенно голая. По девичьему телу из глубоких черноватых ран отрезанных грудей струится кровь. По всему видно, что девушка изнасилована и убита. У полового органа были огнестрельные раны»[1028]. Рядом с ней лежал задушенный мужчина. В кровати – зарезанная ножом женщина, а рядом – два маленьких ребенка, которых застрелили.
В другом доме подобное случилось с семьей Коварских. Эсэсовцы вломились ночью и подняли всех с постели. «Взрослую дочь раздели донага, поставили на стол и заставили плясать, а затем убили ее. Бабушка и внучек были убиты в кровати. Двое детей, мальчик и девочка, убитые в кровати, лежали обнявшись». Еще одна девочка, Малка, была тяжело ранена и умерла на следующий день. Отец, который укрылся на чердаке, и сын, который прятался под кроватью, выжили и рассказали о том, что с ними произошло[1029].
К началу ноября многие сотни евреев группами были отведены за город, выстроены в ряд и расстреляны. Поэтому никого не удивили распространившиеся по гетто слухи, что нацисты готовят очередной погром к 24-й годовщине Октябрьской революции. Слухи оказались верны. 7 ноября в гетто заехала колонна больших грузовиков. Вооруженные кнутами, револьверами и легкими автоматами офицеры-эсэсовцы приказали его обитателям надеть самую лучшую одежду, взять с собой детей, включая младенцев, и построиться в колонны. Их отвели в ближайший парк, где расстреляли из пулемета, установленного на грузовике[1030]. Это стало началом настоящего карнавала убийств. По всему городу на проспектах, в парках и на рынках возвели виселицы. Людей вешали, их трупы украшали плакатами с надписями «партизан», «за помощь партизанам» или «коммунист»[1031]. Одного известного ученого заставили ползти по Юбилейной площади с футбольным мячом на спине. Когда он дополз до края площади, его застрелили[1032].
В тот же день колонны грузовиков без остановки курсировали между гетто и предместьем Тучинка, на окраине города, перевозя тысячи людей. После прибытия евреев удерживали под вооруженной охраной, без пищи и воды, а их палачи стали готовиться к предстоявшей работе. По свидетельствам, собранным Василием Гроссманом, очевидцы видели, как члены вспомогательной полиции – в основном литовцы и украинцы, а также несколько белорусов – вырывали детей из рук матерей, иногда ломая им спины, или подбрасывали их в воздух и стреляли по ним в полете, после чего бросали в свежевырытые траншеи. Взрослых заставили снять одежду, а затем расстреляли из пулеметов и свалили в рвы к их детям. Некоторым удалось выжить. Одна женщина, которой пуля попала только в руку, дождалась, пока стрельба утихнет, а затем выкарабкалась из-под груды заваливших ее тел и пробралась обратно в гетто, где рассказала свою историю[1033]. Только в этом погроме, по разным оценкам, эсэсовцы и их пособники уничтожили 12 000 евреев.
Как и повсюду, подразделения регулярной армии не оставались в стороне от кровопролития. Среди особо отличившихся была 707-я пехотная дивизия, курсировавшая по Белоруссии в тылу группы армий «Центр». Состоявшая в основном из резервистов, эта часть численностью в 5000 человек под командованием убежденного нациста генерал-майора Густава фон Бехтольсхайма не делала различий между евреями и партизанами, так как «евреи и партизаны – это одно и то же, без единого исключения». Каждого из них следовало казнить. В период с 11 октября по 11 ноября с помощью «полиции порядка» 707-я дивизия расстреляла не менее 10 431 пленного[1034]. Но даже столь масштабные убийства, которые раз за разом повторялись на всем Восточном фронте, не смогли удовлетворить растущих требований нацистского руководства.
Ближе к концу сентября Гитлер сказал Геббельсу, что «города, которые в первую очередь нужно очистить от евреев, – это Берлин, Вена и Прага. Берлин в первую очередь»[1035]. Но на практике первые депортируемые прибыли из столицы Австрии. 15 октября они выехали из Вены на поезде, а вслед за ними отправились составы из Праги, Люксембурга и Берлина. Проблемой для Гиммлера была не отправка, а прием на местах. Гетто в Польше, Белоруссии и Прибалтике были уже забиты под завязку. В Лодзи, Минске и Риге местные нацистские администрации решительно протестовали, утверждая, что принять новых узников невозможно. Но Гиммлер
