Невозможно представить встречи богатых и утонченных особ без поэзии. Общение без поэзии – все равно что чай без заварки. Участники то-тя старались превзойти друг друга не только в тонкости вкуса, но и в умении «нанизывать бусины слов на нить смысла». Гостеприимному хозяину положено заботиться о том, чтобы гости не скучали, поэтому устроители состязаний предлагали вниманию участников известные стихотворения или изречения, которые служили отправной точкой для игры ума. «Дэба ботё – для рыбы, йоки – для дерева»[41], – говорят японцы, подразумевая, что для каждого занятия нужны свои инструменты. Точно так же для каждого мероприятия хорошо иметь особое помещение, в котором все устроено наилучшим образом. Для то-тя начали строить отдельные павильоны…

Самурайские чайные состязания были пышными и этим они разительно отличались от скромного чайного ритуала буддийских монахов. В XV веке монах Мурата Дзюко, ученик знаменитого Иккю Содзюна, настоятеля монастыря Дайтоку-дзи в Хэйан-кё[42], создал светский ритуал чайной церемонии и обучил ему Ёсимасу, восьмого сёгуна из династии Асикага. Сёгуну стали подражать самураи из его окружения, от которых новшество переняли их вассалы, и вот так, словно круги по воде от брошенного камня, церемония тя-до распространилась по всей стране.

Суть тя-до превосходно выразил живший в XVI веке монах Сэн Рикю, который всю свою жизнь посвятил изучению чайных традиций. О мастерстве Рикю можно судить хотя бы по тому, что служил мастером чайной церемонии у Оды Нобунаги и его преемника Тоётоми Хидэёси[43]. Однажды Рикю спросили, в чем заключаются секреты тя-до.

«Есть семь секретов, – ответил Рикю. – Завари чай так, чтобы твой гость получил от него удовольствие. Раздуй угли, чтобы вода закипела. Расставь цветы как следует. В помещении должно быть прохладно летом и тепло зимой. Предугадывай желания. Держи всегда зонт под рукой, даже если не идет дождь. И пусть твое сердце чувствует сердце твоего гостя».

Пьет свой утренний чай

Настоятель в спокойствии важном.

Хризантемы в саду.

(Басё)

Предугадывание желаний гостей, приглашенных на чайную церемонию, начинается с того, что первым делом их ведут к туалету, ведь наслаждаться утонченным чаем можно только после того, как очистишься от всего лишнего. Человеку, никогда не бывавшему в японских туалетах, можно посоветовать прочесть гимн в прозе, написанный известным писателем Танидзаки Дзюнъитиро, эстетом и ценителем японских традиций.

«Каждый раз, когда я бываю в храмах Киото или Нары и меня проводят в полутемные, но идеально чистые уборные, построенные в старинном японском вкусе, я до глубины души восхищаюсь достоинствами японской архитектуры. Комнаты для чайной церемонии тоже имеют свои хорошие стороны, но японские уборные поистине устроены так, чтобы в них можно было отдыхать душой. Они непременно находятся в отдалении от главной части дома, соединяясь с ней только коридором, где-нибудь в тени древонасаждений, среди ароматов листвы и мха. Трудно передать словами это настроение, когда находишься здесь в полумраке, слабо озаренном отраженным от бумажных рам светом, и предаешься мечтаниям либо любуешься через окно видом сада. Писатель Сосэки[44] одним из наслаждений признавал времяпрепровождение в уборной утром и называл это разновидностью физиологического удовольствия. Для достижения этого удовольствия нет более идеального места, чем японская уборная, – здесь человек, окруженный тихими стенами с благородно простыми деревянными панелями, может любоваться через окно голубым небом и зеленой листвой. Но для этого, повторяю, непременными условиями являются некоторый полумрак, предельная чистота и такая тишина, чтобы ухо различало даже комариное пение. Находясь в такой уборной, я люблю слушать шелест дождевых капель. В провинции Канто, где принято устраивать в уборных на уровне пола узкие и длинные раздвижные форточки для удаления через них выметаемого сора, мягкий звук капель, падающих с карниза и листвы к подножию каменных японских фонарей, слышится как-то особенно близко от уха: вам кажется даже, что вы различаете, как эти капли увлажняют мох на каменных плитах, разбросанных на дорожке, и проникают в землю. Поистине уборная хороша и для того, чтобы слушать в ней стрекотанье насекомых и голоса птиц, и вместе с тем самое подходящее место для того, чтобы любоваться луной и наслаждаться разнообразными явлениями четырех времен года. Я думаю, что поэты старого и нового времени именно здесь почерпнули бесчисленное множество своих тем. Это позволяет мне утверждать, что из всех построек японского типа уборная наиболее удовлетворяет поэтическому вкусу. Наши предки, которые не в состоянии были оставить что-нибудь неопоэтизированным, из места, долженствующего быть самым нечистым во всем доме, создали храм эстетики, связанный с цветами, птицами, луной, красотами природы и трогательными ассоциациями. Я нахожу, что, сравнительно с европейцами, безо всяких обиняков находящими уборную нечистым местом и избегающими даже упоминать это слово в обществе, наше отношение к этому учреждению гораздо разумнее и несравненно эстетичнее. И если уж говорить о недостатках японской уборной, то можно лишь указать на удаленность ее от главной части дома, делающую неудобным сообщение с нею среди ночи и создающую возможность простудных заболеваний в зимнее время. Но еще писатель Рёкуу Сайто[45] говорил, что "поэтический вкус – вещь холодная". Я считаю, что приятнее, когда в подобных местах стоит температура не выше температуры внешнего воздуха. Как неприятны европейские уборные в отелях с их паровым отоплением и постоянно нагретым воздухом»[46].

Для японца нет ничего кощунственного в сравнении туалетов с чайными комнатами, а также и того, что Путь чая начинается с отхожего места. Помимо возможности облегчиться перед церемонией, посещение туалета служит намеком на неразрывную связь высокого и низкого, духовного и телесного.

В японских домах можно увидеть любые туалеты, кроме грязных, ведь японцы буквально зациклены на чистоте. Но когда-то давно привычку к чистоте приходилось прививать. Очень интересно наблюдать за тем, как менялись привычки и представления японцев. В XIII веке великому Догэну[47] пришлось отвлечься от мудрых дум ради того, чтобы составить наставление для монахов, касавшееся правил посещения отхожих мест. Это наставление можно считать образцовым, поскольку его составитель предусмотрел все, что только можно, начиная с переобувания на входе и заканчивая семикратным омовением рук – трижды с золой, трижды с землей, один раз со стручками гледичии, которые в старину заменяли мыло, и напоследок ополоснуть водой. Особенно умиляют запреты гадить на пол, плеваться, писать на стенах (оказывается, эта привычка появилась в незапамятные времена), смеяться и петь песни.

Чайный павильон располагается в глубине небольшого сада, именуемого тя-нива[48]. Сосны и кипарисы создают тень, бамбук словно желает гостям процветания и напоминает